Чужая дочь - Елена Арсеньева

«Почему она не говорит: «Ты мой папа? Забери меня!»? – мелькнула у Михаила мысль. – Ах да… она же не умеет говорить!»

– Лиля… Лилечка… – пробормотал он, осторожно садясь на кровать.

Светлые бровки девочки недоуменно сошлись на переносице. Она была так похожа на Тасю, что у Говорова сдавило горло. Эти светлые, серые, ясные глаза…

– Это твой папа, твой папа приехал! – шепнула нянечка, спуская девочку с рук.

Она смотрела насупившись, потом вдруг протянула Говорову куклу. Тот взял. Девочка подавала ему еще какие-то нелепые самодельные игрушки, которые лежали на кровати. Игрушки валились у Михаила из рук, так ему хотелось обнять дочь. А она, улыбаясь, вдруг полезла к нему на колени, как котенок, цепляясь за шинель.

Заведующая подняла упавшую палку.

– Ой, ручки какие холодные, – прошептал Говоров и, сдернув шинель, укутал в нее девочку.

Зазвенели медали, ордена – немало их собралось на груди Говорова, пока шел он военными дорогами! – и Лиля с любопытством уставилась на них.

Тряпичная кукла была забыта.

И Говоров всей душой пожелал, чтобы она так же быстро забыла и детдом, и все свои невзгоды.

Держа в охапке шинель, в которой шевелилась эта светлоглазая, отчаянно любимая девочка, Говоров пошел к выходу, приговаривая на все четыре стороны:

– Спасибо! Спасибо!

Заведующая спешила следом, хотела что-то сказать.

И Говоров вдруг испугался, что дочку ему не отдадут, ринулся со всех ног, бормоча:

– Спасибо! Спасибо! Мы сейчас домой поедем! Домой!

Заведующая протягивала ему палку, а Говоров и думать о ней забыл.

И все же она донесла и палку, и куклу до машины. Рана есть рана, палка пригодится. И кукла пригодится! Пока новую сошьют… В магазинах-то еще когда-а можно будет кукол купить!

«Виллис» умчался от детдома с такой скоростью, словно вез похищенное сокровище. Водитель Говорова, правда, крикнул вытянувшимся в воротах «часовым»: «Вольно!» – но Говоров как уткнулся лицом в беленький платочек на голове своей дочери, так и не поднимал головы.

Он дышал на ее головенку, прижимал к себе. Все казалось, что Лиле еще холодно.

Ну ничего! Теперь ей всегда будет тепло! Теперь у нее есть отец, который и согреет, и защитит от всех бед и невзгод.

А мама?..

Ну и мама у нее теперь есть!

Только маму зовут не Тася, а Рита.

Маргарита.

* * *

Маргарита Говорова сидела перед зеркалом и осторожно снимала папильотки. Ее голова вся была в маленьких аккуратненьких беленьких бантиках, ведь папильотки – это не что иное, как самые обыкновенные узенькие тряпочки.

Ничего не поделаешь, мода требует, чтобы на лбу и на макушке волосы были завиты и уложены валиком, а сзади распущены по плечам. Или вообще закручены в узел и прикрыты сеточкой.

Волосы у Маргариты красивые, светлые, даже немножко золотистые, но гладкие, поэтому ежевечернее и ежеутреннее сидение перед зеркалом стало ее многолетней привычкой. Немножко утомительной, но что же делать, такова женская доля! Чтобы быть красивой, надо страдать, это всем известно.

Одна Маргаритина сослуживица с пеной у рта уверяла, что кудри на скрученных в трубочку бумажках от конфет получаются лучше, крепче и дольше держатся.

Маргарита не спорила. Конечно, лучше! Конечно, крепче! Конечно, держатся дольше! Но какие в нынешние времена могут быть фантики?! А накручивать волосы на кусочки газеты Маргарита не могла себе позволить. Все-таки муж у нее – военный политрук, сама она служит в отделе культуры, как же можно на передовицы «Правды» кудри навивать?! Да и не на передовицы тоже не стоит… Может быть истолковано как «политическая близорукость». Конечно, Маргариту в папильотках никто не видит, кроме сына Котьки и соседа по коммуналке Евсея Ильича, доктора из госпиталя, но мало ли… ляпнут где не надо по простоте души, потом бед не оберешься. Куда спокойней – эти беленькие тряпочки надо лбом. А чтобы кудри держались подольше, волосы надо укрепить отваром льняного семени, это всякому известно!

Нижние концы Маргаритиных волос лежат красивыми волнами именно благодаря льняному семени. Правда, они завиты не на папильотки, а раскаленными марсельскими щипцами, которые Маргарита раз в неделю одалживала у соседки сверху (свои собственные были потеряны в эвакуации, а раздобыть новые никак не удавалось). Но кудри надо лбом марсельскими щипцами не больно-то назавиваешь: в два счета или лоб прижжешь, или волосы спалишь.

– Мам, – донесся из соседней комнаты голос сына Кости, – я больше не пойду в детский сад!

– Это еще почему? – удивилась Маргарита.

– Там Лёлик плюется.

Маргарита со вздохом поднялась из-за туалетного столика, покрытого кружевной салфеткой, запахнула халат и вышла из спальни.

– Опять?

Сын вздохнул.

Маргарита поджала губы. Она бы собственноручно прибила этого Лёлика, который не давал житья ее сыну. И имя, главное, какое-то дурацкое! Лёлик… на самом деле самый обыкновенный Лёшка. Что за манера коверкать имена?!

То, что сама Маргарита называла своего сына Котей, казалось ей совершенно естественным.

А что такого? Всех Костей испокон веков Котями называют! Но Лёлик… это ужас какой-то!

– Ну вот что, – сказала Маргарита, надевая на сына вельветовую курточку, которую тот снял в знак протеста, – если Лёлик не понимает слов, возьми и сам плюнь на него.

Костя посмотрел на маму исподлобья, недоверчиво. Неужели она говорит серьезно?

– Да-да, – решительно кивнула Маргарита, и кончики папильоток на ее голове затрепетали, словно крошечные белые крылышки. – Я тебе разрешаю.

Костя немедленно представил, что он сделает с Лёликом. Хорошо бы слюны набралось во рту побольше! Может, уже сейчас начать ее копить и не глотать? Хотя нет, тогда будет невозможно разговаривать. А жаль… Ну да ничего, можно же плюнуть не один раз, а несколько!

И только Костя представил себе картину страшной мести, которая вскоре настигнет вредного Лёлика, как раздался звонок в дверь.

Один звонок длинный и три коротких. К кому это пришли, интересно? Если бы к ним, к Говоровым, позвонили бы один раз. К соседу Евсею Ильичу – два. Около двери снаружи было вывешено объявление, кому сколько раз звонить. Такие объявления висели около всех квартир: «Ивановым звонить два раза, Петровым – один, Сидоровым – три…» – ну и тому подобное.

А как иначе? Чтобы все соседи разом не бросались открывать. Или наоборот – никто не выйдет, будет думать, что к другому пришли. Конечно, если ты живешь в собственной квартире один, ты о таких мелочах не думаешь. А в коммуналке столько этих беспокойных мелочей!.. Еще хорошо, что у Говоровых только один сосед, доктор, – тихий, вежливый, бывший фронтовик.