Ходи осматриваясь - Вадим Григ

— Я в дерьме, — пробормотал он, — понимаешь, в полном дерьме, по самую макушку. Не знаю, что делать. Не знаю, что будет. В голове не укладывается. Господи, господи!

— Не впадай в истерику! — прервал я. — Ты собираешься что-нибудь объяснить, или так и будем разыгрывать сцену из театра абсурда?

Вышло, наверное, резковато. Он посмотрел на меня то ли обиженно, то ли с укоризной, но, по крайней мере, в глазах появилось хоть какое-то выражение.

— Объяснить? — чуть слышно произнес он. — Если бы я мог объяснить! Не могу подобрать никаких слов. Когда Тамара…

— Тамара? — пробормотал я. — Все-таки — женщина.

Он вскинул голову и непонимающе уставился на меня. Потом отчаянно замотал головой.

— Да нет же, это не то, что ты думаешь. Ей просто надо было где-нибудь затаиться. Ну было что-то у нас — прошлым летом и скоро как-то само собой закончилось. Сейчас ей требовалось лишь прибежище, она так и сказала: прибежище, чтобы вырваться из привычного окружения, укрыться от всех дня на три. Арендаторы наши месяц как съехали, и я подумал: почему бы и нет… О господи! Разве мог я предположить!

— Погоди, погоди, — вклинился я, — ты поселил здесь какую-то женщину?

— Всего-то на три дня. И не какую-то — Тамару. Я тебе о ней рассказывал, помнишь?

Я, конечно, не помнил. Удивительно, как часто людям кажется, что их случайные мимолетные откровения должны обязательно отложиться в памяти близких.

— Продолжай, — сказал я.

— Продолжать?! — вдруг почти закричал Борис, сипло, натужно напрягая связки. — Она мертва! Понимаешь, ее убили — здесь убили, понимаешь?!

У меня отвисла челюсть, и я едва не подпрыгнул:

— Как убили?! Что ты несешь! Ты хочешь сказать…

Он мрачно кивнул головой.

— Она позвонила мне отсюда где-то около одиннадцати и попросила срочно приехать. Я и помыслить не мог! Сдуру даже обрадовался, предвкушая приятную ночь. Собрал кое-какую снедь, прихватил выпивку и помчался. Бог ты мой! Я звонил, звонил, звонил. Потом отпер дверь своим ключом, недоумевая, куда она могла выйти. А она никуда не выходила. Она лежала в комнате. Прямо на ковре. У включенного телевизора. На животе, с неестественно изогнутой ногой. И брючина джинсов задралась… О-о-о!

Лицо его передернулось, казалось, что он сейчас истошно заголосит. Я не стал дожидаться и нетерпеливо гаркнул:

— Прекрати! Немедленно прекрати. Возьми себя в руки. На вот, выпей.

Но он отмахнулся, немного помолчал и продолжил уже приглушенным безучастным голосом, точно силы враз покинули его:

— Я ошеломленно замер на месте. Потом подскочил к ней и перевернул на спину. И меня будто хватили по затылку. Землистое лицо с дико выпученными глазами. И язык — вывалившийся изо рта белесый обрубок. Вокруг шеи — красный шнур… — Он судорожно тряхнул головой, точно отгоняя ужасное видение. — Я, наверное, впал в транс: не знаю, как долго просидел здесь, на кухне — курил, кажется, пил. Помню только: то и дело вскакивал, заглядывал в комнату и опять возвращался — не в силах поверить, не в силах что-нибудь предпринять. Меня как выпотрошили. А когда вновь обрел способность думать, стало еще хуже. Теперь я понимаю, что значит — трясутся поджилки: руки, ноги, спина, даже уши — каждая клеточка во мне билась мелкой противной дрожью. Одна лишь мысль об огласке… Мила, семья, работа и — толки, пересуды, ощупывающие тебя глаза разных доброхотов… Представляешь мое состояние?

Я представлял. Мое собственное состояние было сейчас тоже отнюдь не из приятных. Все оказалось гораздо хуже, чем можно было вообразить. Грязная история с непредсказуемыми последствиями! На мгновение охватило желание бежать отсюда сломя голову, вернуться домой и, погрузившись в сон, внушить себе, что эта несусветная исповедь мне просто пригрезилась. Но тотчас же стало совестно и, поспешно изгнав постыдную, подловатую слабость, я постарался изобразить столь же неуместное деловитое спокойствие.

— Ты уже вызвал милицию?

Его глаза испуганно вылупились из-под взметнувшихся век:

— Какая милиция! К черту милицию! Неужели ты не соображаешь, что это значит? Ведь это конец, конец всему: Мила мне никогда не простит — она обязательно бросит меня. А милиция… Что я скажу милиции? Я же самый удобный подозреваемый. Да нет — единственный. Как я докажу, что это не я… не я… убил.

— Очнись! — разозлился я. — Не будь идиотом. Оттягивая, ты ничего не выиграешь — чуда не произойдет. Рано или поздно придется вытащить голову из песка. Ну ладно, сам позвоню.

Я решительно поднялся, внутренне сжавшись от предстоящего зрелища, направился в гостиную и оторопело застыл в дверях: свет не горел, и телевизор был погашен, но брезжущее окно позволяло видеть абсолютно пустой ковер. Я нащупал выключатель: низкий диван, застланный зеленым пледом, старомодный сервант с разрозненными деталями чайного и кофейного сервизов, с бокалами и вазой за стеклом, телевизор, книжные полки — глаза разом обежали до щелки знакомую холостяцкую обстановку и никакого трупа не обнаружили. Подумалось: кто-то сошел с ума. Раздраженно пожав плечами, я возвратился на кухню и сердито спросил:

— Ну, в какие игры мы играем? — Но в душе уже вызревала пугающая догадка, и, заглушая ее нелепую вероятность, глупо добавил: — Не лучшая, признаться, выходка.

Он как-то отрешенно кивнул и чуть слышно выдавил:

— Милиции не будет… Я ее увез.

— Что?! — Я едва не задохнулся от изумления. — Как это увез, куда?

— Я не мог допустить скандала. Чтобы так вот — разом — все рухнуло. Без всякой моей вины. Нет, нет и нет! Я обязан был что-то сделать. Хотя бы попытаться.

Я рассматривал его с непомерным изумлением, как диковинку: передо мной сидел человек, близкий, хорошо знакомый, общение с которым не сулило никаких сногсшибательных открытий — и на тебе вот… Я похолодел, представив, как в тусклом подъезде, сгибаясь под тяжестью, он обнимает безжизненное тело и, крадучись, вздрагивая от шороха собственных подошв, едва удерживаясь на трясущихся ногах, нащупывает ими ступеньку за ступенькой. Картина была настолько поразительной, что я не сдержал недоверчивого восклицания:

— Чушь! Не может этого быть!

— Я сделал это. Должен был сделать.

— Но как, черт возьми, тебе это удалось?

— Не знаю, — лицо его передернулось, — сам не знаю, как… Не верится, что это было! Что я рылся в сумочке, выискивая ключ от машины, потом подгонял ее к подъезду, прямо к дверям, и спустил труп с третьего этажа, и — боже мой! — как я втаскивал его на заднее сиденье…

— Тебя же могли увидеть: кто-нибудь из случайных прохожих или из окна.

— Да, риск был. Но я ничего не соображал. Только твердил под нос: надо, надо скорее. Как помешанный. И чуть не свихнулся по-настоящему, когда голова ее тяжело стукнулась о дверцу машины.

— Хватит, — сказал я, — опустим подробности. Куда ты ее увез?