Окна во двор - Денис Драгунский

А потом подумал: нет! Не отдам тебя никому.

Пришел домой с твердым решением: развожусь. Прошелся по комнатам. В кабинете выгреб документы из ящика, побросал в портфель. Сел на лесенку около книжных полок. Огляделся. Жена входит: “Ты что тут как воробей на жердочке?” — и обняла меня. И вся моя решимость куда-то делась.

Слава богу, я никому ничего не сказал. Ни ей, ни жене.

Потом, еще через пять лет, она опять говорит: “Я, конечно, тебя люблю, но…”

Ладно. Обо всем договорились, как взрослые люди. Съездили в Италию на недельку, для красивой разлуки. Возвращались уже по отдельности. Вроде всё.

Через полгода она звонит: “Свадьба в пятницу. Ты его не знаешь, но он очень хороший. Пожелай мне счастья”.

Я и отвалился с инфарктом.

Через месяц меня перевели в санаторий, под Москвой. И вот однажды я лежу в своей прекрасной одноместной палате, и входит нянечка со шваброй. Всё, думаю, сошел с ума, привет. А она моет пол и на меня смотрит. Я как заору: “Кто из нас с ума сошел?” А она: “Тихо, тихо, тебе нельзя волноваться”. Я все-таки спросил: “А как же свадьба, муж?” А она смеется и руку мне целует…»

— Вот это любовь! — сказал я. — Да я бы на твоем месте…

— Да, да, понимаю, — сказал он. — Но учти, это было ее решение!

— Но ты же ее не прогнал? — сказал я.

— А ты бы прогнал? — засмеялся он и продолжал:

«Но вот ей уже тридцать шесть, а мне почти шестьдесят. Надо завязывать. И надо ей что-то сделать на прощанье. Ну, выставку тут, выставку там, это понятно. Нет, мало! Я ей квартиру купил, представляешь себе? Двухкомнатную, на Каретном Ряду, все окна в зеленый двор. Ремонт оплатил. Мебель вместе с ней ездил покупать. Обставил, можно сказать, по своему вкусу… Помог переехать.

Слегка, конечно, прихворнул. Типа депрессия. Понятное дело.

И тут выясняется, что моя верная добрая бедная несчастная обманутая немолодая почти совсем седая жена уже лет пятнадцать трахается с моим берлинским партнером! И об этом знают все, кроме меня!

Мне прямо легче стало. Депрессия — как рукой.

Хватаю телефон. “Лиза, — говорю, — привет. Ты дома? Я к тебе заеду буквально через час, можно?”.

А она отвечает: “Нет, нельзя”».

— Ну и понятно, — сказал я. — Ты же, некоторым образом, жизнь девушке сломал. Осталась без мужа, без ребенка. С родителями отношения испортила.

— Это она мне сломала жизнь! — закричал он. — Кто ей велел? Кто ее просил? Что я ее, соблазнял? В койку укладывал? От мужа уводил? Она все сама!

— Тихо! — сказал я. — Тебе нельзя волноваться.

— Жизнь у меня как в сказке была, — сказала Настенька.

— Вижу, — сказал Пахомов без выражения.

— Чего ты видишь? — закричала Настенька. — Ты ничего такого вовек не увидишь! Мне шестнадцать лет было, когда Маркиз на меня глаз положил.

— Ага, — сказал Пахомов. — Маркиз де Карабас.

— Сам ты Карабас! Марик его звали, Маркиз — это прозвище, еще со школы.

— Вы что, в школе вместе учились?

— Ничего не понимает! — всплеснула руками Настенька. — Мне шестнадцать было, а ему лет сорок, не меньше.

Увидел меня на улице, выследил, наутро приехал на машине. Белый «мерин», в нашем городе таких вообще не видали. Вылез, дверь передо мной открыл и на одну коленку встал.

Эх, в Москве жизнь была!

Придем в ресторан, а я как заору: «Хочу, чтоб все пили шампанское!» Маркиз официантам: «Шампанское на все столы!» А потом: «А ну за здоровье Анастасии Николаевны! — и меня на стол ставит. — Все стоя пьют, кому сказано!» И пьют, и ура кричат.

Один мужик отказался, ему баба не велела: «За меня не пил, а за бандитскую блядь будешь стоя пить?» — очень громко сказала. Маркизовские быки его схватили, подтащили. Маркиз ему: «Пей!», а он: «Не буду!» Маркиз уж волыну вытащил, а я со стола кричу: «Стой! Не смей! Это ж как человек свою женщину любит! Вот меня бы кто так любил! Давайте за ихнюю любовь! Еще шампанского!» Маркиз прямо прослезился, велел, чтобы тому мужику за ужин заплатили и такси подали.

А ночью ко мне на кровать сядет и ножку целует. «Деточка, что ж ты меня обижаешь, я ли тебя не люблю?»

Любил, да. Один раз я в ресторане на стол улеглась, прическа в салат, платье в соус. Заснула слегка. Просыпаюсь — креветки с майонезом в волосах, песто-пиканто на юбке. Маркиз меня сразу в салон красоты. Через охранника хозяйку вызвал и мастериц. Голову вымыли и уложили как миленькие, хотя четыре часа ночи. А потом в бутик за платьем, хотя пять утра.

Любил, страшное дело. Но не женился. И даже невинности не лишил. Я ему не давала, и он так особо не стремился.

Потом, когда его грохнули, я уже по делу замуж вышла. Невинной девушкой. За Сергей Михалыча. Свадьба в Монте-Карло, двести гостей. Тоже любил. Но изменял, сука. Я его раз десять ловила на этом деле. Приеду в ресторан, а он там с какой-то молодой… А я тоже молодая была! Мне двадцать было едва-едва!

— Но не шестнадцать, — сказал Пахомов.

— Ну и что? — сказала Настенька. — Да я и сейчас моложе любой молодой, у меня живот — хребет изнутри пощупать можно, хочешь, покажу?

Она стала расстегивать кофту и вытаскивать ее из брюк.

— Не хочу, — сказал Пахомов.

— Голубой, что ли? — обидно сказала Настенька.

— Зеленый, — сказал Пахомов. — И вообще оставь эту манеру тыкать и раздеваться без спросу. Захочу — сам скажу. Ну, на чем мы остановились?

— Пишите, Пахомов, — сказала Анастасия Николаевна. — К глаголам на “μι” второго класса относятся те, где между основой и окончанием в презенсе и имперфекте вставляется инфикс “νυ”, если основа кончается на согласный, или “ννυ”, если на гласный. Например, “δείϰνυμι” или “ϰρεμάννυμι”. Всего таких глаголов восемнадцать…

Юноша Тиресий, сын пастуха Эвера и нимфы Харикло́, шел однажды по тропинке и увидел, как две змеи занимаются любовью. Смеха ради он ударил их палкой и был превращен в женщину.

Женщиной он прожил семь лет, пока снова не увидел — то есть пока снова не увидела, ха-ха! — пару змей за тем же занятием. Схватив палку, ударил их — и снова стал мужчиной.

Тут как раз заспорили Зевс и Гера: кто получает больше удовольствия от занятий любовью — мужчина или женщина?

Спросили Тиресия — ведь он был единственным человеком, который побывал и мужчиной и женщиной.