Сквозняк через замочную скважину - Владимир Торин

Ты будешь долго плакать прекращать? Черт, ты меня свела уже с ума! Да, ты! Пошла ты прочь, прочь, прочь из моей головы!

Постой, но ведь то был не я! Не я тебя обидел! У меня ключ застрял в замочной скважине. Или это был глаз, когда я подсмотреть пытался, как это бывает, когда дама в пеньюаре ножом по горлу чертит другу своему сердечному улыбку.

Уродливое, черт, искусство! Кроваво-красный в белом шелке простыней. Да не подслушивал я честно. Считал я просто: Раз, Два, Три, последний хрип? Нет, не последний. Пять. Шесть. Ну, может, хватит? Нет, не хватит, значит. Живучий, черт!

Из школы! Черт! Я помню школу! Иду домой я раньше. Портфель и счеты в нем. Приду домой и поиграю. Во что-то…

А ты же заигралась, крошка. Во что? В кого, вернее. Глупая: в меня! Играть играла и сломала. Ну, так бывает, когда ребенка бьешь по голове, глядишь – башка отпала.

Замочная скважина, прямо как глазница. Черна. Но на другом конце. Театр на проволоке. Пляшут, любят, режут, и окна вдруг распахиваются. Сквозняк сметает мои цифры.

А цифры любят счет. И деньги тоже любят счет. И бокс в порту на ринге любит счет. И каждый спор, и приговор, тюремный двор, в перчатках вор. Все любят счет. Но вот беда никто не любит тех, кто… кто считает. Иду. А счеты: щелк-щелк! Костяшки: сто. Костяшки: двести:

И почему так чешется лоб? Там, вроде бы, была какая-то примета… По четвергам лоб чешется… Черт, я не помню…

Считать ступени: раз, два, три. Идешь домой. Или куда? Из дома? Нет домой: ты вверх идешь. Портфель в руке. И счеты в нем: щелк-щелк.

Считать ступени: раз, два, три. И двери, двери, двери. И кот перегорел, фонарь мяукнул трижды. Мяу-раз, мяу-два, мяу-три.

И доктор говорит: вы, милый мой, перевозбудились.

Кхе-кхе, я кашляю. Язык показываю. А он вдруг плачет (нет – смеется): дружок, но я не тот ведь доктор.

Сквозняк. И почему тут такой холод? Распахивает двери. Нет, окно.

Пилюлю мне от инфлюэнцы! Я просто, просто, просто – кхе-кхе – простыл и все тут. Я не люблю мужчин и фамильярность. И фамильярность от мужчин. Ну разве только на войне. Джек, он умрет. Сейчас. Через три пули. И ты его обнял покрепче перед боем. Или он тебя. И то только, чтобы не видеть печати крылатой черной дряни в глазах твоих. Ему тебя так жаль. Ты тоже почти мертв. А ты обнял его, чтобы не видеть той же печати-твари в его глазах. Через три пули.

Семерка, тройка, туз, и все козырные. А как же! Считать я хорошо умею. Но я не шулер, нет, не шулер. Берут меня. И за руки хватают. И доктор, который «дружок, но я не тот ведь доктор» бормочет что-то…

А она танцует в пеньюаре, как мотылек порхает. И тени – раз, тень, два, тень, три. От лампы тень… Ну вот ведь дребедень. Но на полу ей тесно. И в комнате ей тесно. И даже в раме от окна ей слишком тесно. Эгоистка. Ей подавай манеж – в три цирка.

Я не любитель стульев. Себя на них, их подо мной. Я не любитель жестких спинок. И молотков, и игл, и прочего. Мне просто скучно.

Играет в ролях. Злой Усталый и Равнодушный Скверный.

Скучно!!! Скучно! Скучно!

- Все в бой! Актеры? Где вы? Ваш выход. Выход… ваш… сейчас… здесь. Все пьяны? Или мертвы?

- А есть ли разница? Коль нам двоим за всех придется отдуваться.

- Эх, знать заранее бы. Да я бы первым спился или умер. И почему всегда так? И почему я надеваю фрак на рандеву с мышами, в тюрьму, а свой колпак на званый бал?

- Да потому что в медицине все, друг мой, невероятно сложно… все на латыни. А ты ведь мнил себя простым, как… швабра или веник.

- Не понял я про веник.

- И не надо. Ну, что, заплачь иль шутку расскажи. А я пока пойду точить ножи.

- Я не любил ножи и подоконники. Когда? Всегда. Или вернее никогда. Ты знал? Ну, разумеется, ты знал.

А птица в пеньюаре не дождется маленького счетовода. Этаж, этаж, этаж.

Боже! Как же я устал! Как же я устал? Устал я? Иль просто с пола встал? Зачем? Кому? Что? Ты мне? Куда идти? (Округляя глаза и тыча за спину) Туда?

Ребенок маленький. Огромные счеты в портфеле подмышкой. Замочная скважина. Этаж. И квартира. И мама, и папа…

- И кони. Барабаны. Барабаны-кони. Кони—барабаны. Кони—барабаны. Кони—барабаны. Кони—барабаны. Кони—барабаны. Что? Что это? Что это такое? Что происходит?

- Началась война, мой друг. Война.

- Война? Но с кем?

- С тобой. И с ними всеми. И со мной.

- Война? Зачем?

- Как и всегда.

Война внутри. Война снаружи. Мой кашель мне достался по наследству. От мамы. Да, от мамы. Она болела. Только ведь не знал никто. Пока она не умерла.

-И не смычками они пилят по струнам дерзким, то звон мечей – на ваших горлах струн идет игра. А потом со свистом в окна падают, сгорают, и ныряют в собственную кровь, там, на брусчатке.

И не меняют маски, и не грим это. На лицах мертвых мертвенная бледность, и краска высохла во всех театра кладовых, да, друг мой, да – то кровь. Она, она… Ты погляди, как блеск ее на нет исходит, как пятна и потеки густеют, высыхая.

И лампа светит. Лампа слепит. А я на стуле. Они вдруг стали минус ты, и минус он. Остался он. Один. Вдруг. Холодно на сквозняке. Кхе-кхе. Она их поцеловала. У них любовь. И страсть. На весь им свет плевать. Она им всем – Ля фем фаталь! Она их роковая