Иллюзии - Игорь Рыжков

Я привычно затаил дыхание. Паническое желание вдохнуть, придавленное волей проходит. Я на самом деле не нуждаюсь сейчас в воздухе. Это мое тело. Тело человека желает провентилировать легкие. Или то, что осталось от человека. Как трудно осознать кто я сейчас. Я закрыл глаза. Видеть здесь тоже не просто. И не видеть тоже. Закрыть глаза не значит погрузиться во тьму. Это значит ограничить восприятие. Это значит при-нять для себя нечто привычное. Привычное из мира реального. “Закрыть глаза” - приказ. Я приказал. Приказал потому, что стало невыносимо… Стало невыносимо себя жаль. И за жалостью тоска. За тоской ярость. Это тоже неизбежные мои спутники прохода через Вра-та. Скоро будет легче. Я падаю в них в этот омут все глубже и уже не сопротивляюсь падению. Скоро будет легче. Это как молитва. Как заклинание - “Скоро будет легче”… “Скоро…”.

Кому то легко изначально. Каждый проходит Врата по своему. Закрепляется первое впечатление. Первые ощущения прохода. Если новообращенный лезет в эту серую муть из чистого любопытства, сгорая от вожделения, от предощущения новых незабываемых ощу-щений, то он их и получает. Наркотическое опьянение, оргазм, не идет ни в какое сравнение с тем, что испытывает новичок проходя Врата. Кто то от этих ощущений сходит с ума. Кто то приспосабливается. Мне больно и я уже привык, что мне больно. По крайней мере, я застрахован от сумасшествия. Если тебе больно значит ты еще жив. Меня затрясло. Это смех. Дикий истерический смех. Такое бывает когда идешь через грязную улицу в парадном костюме и в лаковых туфлях, боясь опоздать на званый ужин и вдруг провалива-ешься в зловонную лужу по щиколотку. Все! Ты опоздал! Ты грязен как черт и все, что ты себе придумал летит в тартарары. И вдруг становится легко. Ты свободен от обязательств. Тебя перестают мучить угрызения совести. У тебя есть достойное оправдание. Есть причина не делать того, что ты не хочешь. Ты смеешься и прохожие крутят пальцем у виска проходя мимо. Сколько лиц у свободы? Свобода от обязательств. Свобода от общества. Свобода от совести. От чего на этот раз?

Мир снова взорвался сполохами. Замельтешил цветным зигзагом, выстроился в зыб-кий, искрящийся серебром широкий - не дотянуться до стен - коридор. Все! Я прошел. Мысленно утираю со лба пот. Немного напрягаюсь. Стены откликаются, тянуться ко мне, ломают в отражениях оскаленную дикой гримасой физиономию. - Так, теперь в плюс. - Лица в отражениях мельчают, дробятся, их становится все больше, уже тысячи, десятки тысяч. Коридор постепенно превратился в пузырь и не видно ни входа не выхода. - Теперь можно двигаться дальше - Я расслабился. Набросил на мир тень. Он живет по своим зако-нам. Если пропадает воздействие, разумеется он вернется к первоначальному состоянию. Как, например, сейчас. Коридор вязко заколыхался и стал тем чем был секунду спустя после того, как я, разорванный на электрические импульсы Вратами, собрался здесь во-едино, отражениями в отражениях. Бесконечными податливыми, чуткими. Я побаловался ими еще немного, вытягивая, скручивая в спирали, утаптывая в блин. Я отдыхал, но это не могло продолжаться вечно. Это словно застрять в чистилище. Словно войти в дверь и ос-таться в прихожей. Нужно было двигаться дальше. Сейчас мне необходимо заполучить тело. Тело могло дать только Зеркало. Какое, в общем, не важно. В этом мире было мно-жество Зеркал. Больших и малых. Каждое имело свое название. Каждое имело свои особенности и свой характер. Мне необходимо было Зеркало, которое называлось Викен-дом. Кто и когда придумал ему такое странное название не особенно волновало меня. У меня были свои проблемы и мне нужно было решать их. Проблемы, которые я принес из мира реального и создал себе в мире этом - “не - реальном”. А что реально? Что не реаль-но? Кто мне скажет? Если боль настоящая? Если невозможно дышать от обиды? Если… Если… если… Тогда тысячу лет назад я не знал, что однажды отразившись в нем и обретя тело я буду вынужден прожить в “этом” реальном мире целую громадную, полную боли, радости и страха жизнь. Теперь я это знал и поэтому спешил. Мне нужна была плоть. Но-вая какая угодно, но плоть.

Движение далось легко и колышашиеся, вытягивающиеся, смеющиеся рожи пополз-ли назад, все быстрее и быстрее. - Здесь поворот - Это я помнил. Дорога, которой проходишь сотни раз уже не нуждается в ориентирах, просто помнишь - “это здесь”.

Передо мной закружилась воронка, продавливая стену, вытягиваясь в новую кишку, отросток, создавая новый коридор из тех же самых отражений, лиц, улыбок и гримас.

Нужно спешить и это я помнил тоже. Даже не помнил. Это вбито коваными гвоздями в саму мою суть. Нельзя смотреть в глаза отражениям. Нельзя заговаривать с ними. Нельзя прикасаться к ним. Нельзя. Каждое из них ты сам. В радости, гневе, страхе. И единствен-ное, что удерживает тебя здесь - это воля. Осознание себя самого как личности. Стоит расслабиться, заиграться, засмотреться и ты развеешься в серебряную пыль, расколешься на кусочки, и вывалишься хрипя и блюя желчью у себя в квартире перед мертвенно мер-цающими Вратами.

Я влез в узкий проход нового ответвления и небольшим волевым усилием расширил его. Клаустрофобия - еще один бонус, которым приходится оплачивать собственное при-сутствие здесь. Привычка к огромным пространствам, возможность влиять на них пусть и в ограниченной степени приводит к тому, что забываешь о существовании малых объемов, тесных кабинок лифтов, крохотных кухонь, лестничных клеток на которых невозможно развернуться пронося гроб. Слава богу мне не пришлось проверять это на практике, но те кто не избежал, столь печальной участи и хоронил близких, наверное не станут врать.

Я двигался вперед размеренно и неторопливо. Словно стайер, решивший вдруг вме-сто преодоления обычной марафонской дистанции обогнуть земной шар.

Стены коридора рваным, расшитым блестками полотном текли назад. Нужно было совершить еще пару поворотов, пробить еще две дыры и я сделал это на полном автомате, за исключением того, что не стал протискиваться в воронку сразу после того, как она от-крывала свой жадный зев. Если ее закрутить быстрее, то проход будет шире и можно не касаться этих смеющихся рож, пролезая внутрь.

Серебро и чернь, лазурь и индиго коридора постепенно менялись на золотые крас-ки, стены мутнели и я облегченно вздохнул, когда они перестали демонстрировать мои отражения. Это явные признаки того, что я не ошибся. Викенд был золотым или по край-ней мере я воспринимал его в красках именно так. Золото и серый бархат. Пространство вокруг узнаваемо изменилось, я повис в центре золотой сферы, медленно кружившейся, текущей, живой. Расчерченной сотнями тонких радиальных линий, изломанных разновысо-кими частыми зубцами, разрывами, узлами - сростами. Я всмотрелся в них. Никого из тех кого я знал в Зеркале не было. Но сейчас это не важно. Нужно подключаться к тем кто есть. Не до изысков. Я метнулся вперед, впечатываясь в стену. Она мягко приняла меня. Потянула в сторону, разматывая в такую же как сотни других шепчущую радиальную нить. В вязкую тишину стали пробиваться звуки, пока неясные едва различимые отдельные слова, простые ничего не значащие фразы, белый шум:

А у нас тепло… лето… и купаться хочется - жуть. - шелестел чей то высокий, то ли детский, то ли женский голос.

А у нас мороз в двадцать градусов, холодно. На улицу носа не высунешь. - басисто отвечал с задумчивыми паузами мужской.