Те, кто уходят - Патриция Хайсмит

Коулмэн прибыл из Рима за день до похорон и оставался еще три дня. За эти-то три дня Рэй и успел упаковать вещи, и свои и Пэгги, уладил дела со счетами, написал кое-какие письма и договорился об отмене аренды со своим хозяином лордом Деккардом, находившимся на тот момент в Мадриде, так что вопрос пришлось решать по телефону. И все это время Коулмэн, пришибленный и молчаливый, бродил по дому, и уже тогда Рэй замечал, как поджимались от злости его и без того тонкие губы. Рэю вспомнилось, как однажды, зайдя в столовую, чтобы спросить о чем-то Коулмэна (Коулмэн отказался взять себе комнату и спал на софе в столовой), он увидел в руках у Коулмэна тяжелую тыквовидную керамическую лампу. Рэю на мгновение показалось, что Коулмэн собирается запустить ею в него, но тот поставил лампу на место. Рэй спросил Коулмэна, не хочет ли он съездить за сорок километров в Пальму проследить за отправкой своих вещей. Коулмэн сказал, что нет. На следующий день Коулмэн улетал из Пальмы обратно в Рим, к своей теперешней любовнице Инес. Рэй никогда не видел ее. Она пару раз звонила Коулмэну на Мальорку, и его вызывали на переговорный пункт, поскольку в доме не было телефона. У Коулмэна никогда не переводились женщины, и Рэй никак не мог понять, чем же он их так привлекает.

Рэй осторожно скользнул в постель, боясь растревожить раненую руку. Плохо, конечно, что Коулмэн будет не один, а в компании Инес и этого итальянца Антонио. Рэй никогда не видел его, но почему-то очень хорошо представлял себе — тощенький, слащавый юнец, аккуратно одетый, вечно без денег, живет на содержании у Инес, а возможно, когда-то и был ее бойфрендом. Сама Инес, должно быть, лет сорока с небольшим, возможно, вдова, обеспеченная, быть может, тоже художница, и наверняка плохая. Возможно, в Венеции ему и удастся поговорить с Коулмэном наедине, сказать ему откровенно, что он не знает, почему Пэгги покончила с собой. Если ему удастся заставить Коулмэна поверить в это и разубедить его в том, что он, Рэй, якобы что-то скрывает от него, тогда… И что тогда? Рэй понял, что устал и больше не хочет думать об этом.

На следующее утро он заказал билет на ночной рейс в Венецию, отправил телеграмму в «Пенсионе Сегузо», что на набережной Дзаттере, с просьбой зарезервировать для него комнату и сделал четыре телефонных звонка в художественные галереи Рима и художникам, с которыми у него были назначены две встречи. Ему сразу же удалось заручиться согласием некоего Гилельмо Гуардини, славившегося своими поистине фантастическими пейзажами, выполненными в мельчайших деталях. И хотя договоренность эта была достигнута устно и не скреплена никакими подписями, у Рэя повеселело на душе и он по-настоящему обрадовался. Теперь он может сообщить своему партнеру Брюсу, что вовсе не обязательно открывать в Нью-Йорке «Галерею скверного искусства». Эта идея, выдвинутая в качестве последнего резервного варианта, принадлежала Рэю и заключалась в том, что, если им не удастся пригласить хороших художников, они выставят самых худших, и люди будут приходить к ним посмеяться и даже приобрести себе что-нибудь в пику тем, кто коллекционирует только «самое лучшее». «Все, что нам нужно, — это сидеть и ждать, — сказал Брюс. — Будем брать только самое худшее, и главное — никому ничего не объяснять. Вовсе не обязательно называть ее «Галерея скверного искусства», можно назвать, например, галерея «Ноль». Народ быстро схватит идею». Они смеялись, обсуждая это на Мальорке, куда Брюс приезжал к нему на лето.

Когда он после проведенного в одиночестве ужина заехал в отель забрать чемодан, никаких сообщений о телефонных звонках для него не поступало.

Самолет высадил пассажиров в холодную черную мглу в половине четвертого утра, и Рэй сразу обнаружил, что автобусов на этот час нет — только лодки. Лодкой оказался довольно вместительный катер, быстро заполнившийся молчаливыми, важными англичанами и белокурыми скандинавами, прозябавшими здесь в ожидании задолго до посадки самолета Рэя. Катер отчалил от пирса, проворно развернулся в нужном направлении, проседая кормой, словно навьюченная лошадь, и с ходу взял полную скорость. Бодренькая тихая музыка негромко лилась из динамика, только в этот ранний час никого не могла взбодрить. Безмолвные, бледные пассажиры смотрели вперед, словно увозимые на место казни. Катер высадил их у аэровокзала «Алиталия», неподалеку от пирса Сан-Марко, где Рэй намеревался пересесть на вапоретто[3], чтобы добраться до «Академии». Но прежде чем он успел сообразить, что произошло, его чемодан вместе с остальными уже ехал на тележке в здание аэровокзала. Рэй побежал за тележкой, но застрял в толчее у входа, а когда ему все-таки удалось прорваться, чемодана уже и след простыл. Потом он долго ждал возле стойки, пока двое запыхавшихся носильщиков пытались одновременно обслужить пятьдесят кричащих туристов, требовавших каждый свою поклажу. Когда Рэй наконец получил свой чемодан и вышел из здания вокзала, вапоретто как раз только что отошел от пирса Сан-Марко. Это означало, что теперь придется ждать, и, возможно, долго, но Рэя это не особенно волновало.

— Вам куда, сэр? Давайте донесу, — раздался рядом хриплый голос носильщика в выцветшей синей униформе. Он протянул руку к чемодану.

— Мне нужна «Академия».

— Э-э… Вы только что упустили вапоретто. — Носильщик улыбнулся. — Теперь только через сорок пять минут. Вы куда? Наверное, в «Пенсионе Сегузо»?

— Да, — ответил Рэй.

— Я провожу вас — тысяча лир.

— Grazie. Я доберусь сам. От «Академии» пешком совсем немного.

— Минут десять.

Разумеется, это было не так. Рэй с улыбкой отпустил носильщика и направился к пирсу Сан-Марко. Закурив сигарету, он в ожидании наблюдал за безмолвной гладью канала. На противоположном берегу слабо мерцали огни огромного собора Санта-Мария делла Салюте, да и уличные едва светились. «Не удивительно, — подумал Рэй, — ноябрь — не сезон для туристов». Рэй представил, как Коулмэн, Инес и Антонио спят сейчас где-то здесь в Венеции. Коулмэн и Инес наверняка в одной постели, в «Гритти» или «Даниэли» — если платит Инес. (Коулмэн дал ему понять, что она богата.) Антонио, чью поездку сюда наверняка тоже оплатила Инес, должно быть, спит где-нибудь в более дешевом месте.

К пирсу подошли двое прилично одетых итальянцев с портфелями. Они обсуждали, как открыть платный гараж, и от их присутствия и оживленной беседы Рэю сделалось уютнее, хотя он по-прежнему дрожал от холода и беспомощно оглядывался по сторонам, отыскивая глазами запропастившийся куда-то лоток с горячим кофе. Бар «Гарри» напоминал сейчас пустынную серую могилу из стекла и бетона, а на красном фасаде отеля «Монако» не светилось ни одно окно. Чтобы скоротать время, Рэй выписывал мелкие круги вокруг своего чемодана.

Вапоретто выплыл из темной мглы словно желтоватое светящееся пятнышко и, постепенно сбавляя ход, взял курс к пирсу Сан-Марко. Рэй и двое итальянцев смотрели на него как зачарованные. По мере приближения Рэй уже мог разглядеть на его борту пятерых или шестерых пассажиров и невозмутимо красивое лицо человека в белой капитанской фуражке, собиравшегося бросать канат. Взойдя на борт, Рэй купил билет и оплатил багаж. Проследовав мимо «Делла Салюте», пароходик вошел в сужающееся устье Большого канала. Над ним возвышался изысканно и сдержанно освещенный дворец Гритти — всего два мягких приглушенных электрических фонаря над величественными женскими статуями возле самой кромки воды. Все лодки, прибывавшие в «Гритти», должны были причаливать между двумя статуями. Вот и сейчас на приколах здесь покачивались на воде покрытые парусиной две моторки, Рэй разглядел их названия — Са'Corner и Aldebaran. Яркий разноцветный город был погружен в темноту, и лишь кое-где редкие огоньки высвечивали фасады зданий из красного или зеленого камня.