Всем сердцем - Барбара Доусон Смит

Кеньон держал пистолет у бедра, зацепив спусковой крючок указательным пальцем.

– Давай! – скомандовал он.

– Черт бы тебя побрал, – хмуро пробормотал Харрингтон и разжал пальцы.

Белый квадратный лоскут, порхая, полетел вниз.

Джошуа казалось, что этот полет будет длиться вечно. Его слегка знобило от холода, сырой туман проникал в поры лица, а на языке появился едкий привкус страха. Он весь подобрался, готовясь встретить пулю.

В тот момент, когда платок коснулся худосочной травы, Джошуа поднял руку вверх и нажал на спусковой крючок. Пистолет с оглушительным звуком выстрелил в небо.

Одновременно грянул другой выстрел. Пуля Панкхерста со свистом пролетела мимо уха Джошуа. Потом, как ни странно, Панкхерст зашатался, упал на землю и застыл в неподвижности.

Джошуа не мог понять, что произошло. Ведь он целился в воздух! Или его пуля срикошетила от ветки дерева?

Тут Харрингтон закричал:

– Держите его! Этот мерзавец стрелял в Панкхерста!

Джошуа резко обернулся и посмотрел в ту сторону, куда указывал лакей. В тумане, за деревьями, виднелась припавшая к земле фигура в черном плаще, сжимавшая в руке дымившийся мушкет. Отсюда, ярдов с двадцати, нельзя было различить прикрытое капюшоном лицо.

Таинственный злоумышленник подбежал к стоявшей неподалеку лошади, запрыгнул в седло, взмахнув полами плаща, быстро развернулся и ускакал прочь, огласив окрестности громким топотом копыт.

Харрингтон метнулся к собственной лошади, забыв про больную ногу.

Джошуа бросил разряженный пистолет и пустился следом за слугой. Он догнал лакея, когда тот отвязывал поводья своего чалого мерина от куста остролиста.

– Стой! Я сам поймаю негодяя.

Лакей покачал седой головой.

– Вы лучше меня разбираетесь в медицине. Осмотрите Панкхерста.

Как ни хотелось Джошуа пуститься в погоню, он все же заставил себя прислушаться к дельным словам лакея. Харрингтон умел ездить верхом со скоростью ветра. Это искусство осталось у него с тех далеких времен, когда он работал жокеем. С проворством юноши он вскочил на коня и исчез в клочковатом тумане.

Светлеющее небо окрашивало местность в жемчужные тона. Выводил свои трели соловей. С высоких дубов сочилась роса, ее капли блестели на кустах.

Кеньон мысленно обругал себя; как случилось, что он не заметил приближения злоумышленника? Неудивительно, что его лошадь испуганно ржала и била копытом. Однако он не обратил внимания на это предупреждение.

Повернувшись на каблуках, Джошуа пересек поляну и подошел к поверженному противнику.

Дэвид Панкхерст лежал на боку, изогнувшись, точно сломанная кукла, и закинув руку себе на лицо. Его тучный слуга сидел на корточках неподалеку, даже не пытаясь оказать помощь своему господину. Его коричневая шляпа с обвисшими полями съехала набок, плечи сотрясались от рыданий.

– О Боже… Боже…

Джошуа доводилось видеть подобную реакцию на полях сражений. Самые суровые солдаты порой сникали при виде раненых и убитых. Но сейчас ему было не до бабских причитаний.

Он опустился на колени возле Панкхерста.

– Не надо, милорд! – вдруг воскликнул слуга. – Вы не должны трогать…

– Я только хочу ему помочь. Я опытный врач.

С этими словами Джошуа расстегнул медные пуговицы на сюртуке Панкхерста. Поверженный мужчина был одет в свободную белую рубашку и простые коричневые брюки, которые больше подходили мальчишке-конюху, нежели модному джентльмену. Впрочем, возможно, Панкхерст не хотел портить хороший костюм. Была и еще одна странность: по своему сложению Панкхерст оказался далеко не таким крепким, каким его помнил Кеньон. Или излишняя худоба – всего лишь следствие тусклого освещения?

Не увидев крови, Джошуа развязал тугой узел на белом галстуке и пошарил пальцами в поисках шейной артерии. Кожа Панкхерста была гладкой, теплой и мягкой. К своему облегчению, Джошуа нащупал частый нитевидный пульс.

– Жив! – объявил он, подняв голову.

– Слава Богу! – пробормотал слуга. По его пухлому деревенскому лицу бежали слезы.

Джошуа обратил внимание на тонкий голосок мужчины. Впрочем, он уже давно догадывался о необычных наклонностях Панкхерста и не слишком удивился тому, что этот джентльмен выбрал себе женоподобного лакея.

Осторожно, чтобы не потревожить раненого, Джошуа взял его за плечо и перевернул на спину. Вялая рука упала с лица, задев широкополую касторовую шляпу. В этот момент Кеньон получил второй удар за утро.

Застыв от неожиданности, он изумленно уставился вниз: из-под шляпы выбилась копна длинных золотисто-каштановых волос. С одной стороны растрепанная шевелюра была запачкана кровью. Но взгляд Джошуа был прикован к лицу с тонкими точеными чертами – лицу, которое не принадлежало Дэвиду Панкхерсту.

Тихо выругавшись, Джошуа расстегнул рубашку и запустил под нее руку. Его пальцы нащупали атласную кожу, тонкую талию… и полоску ткани, которой была обмотана верхняя часть торса. Дальнейшее исследование показало, что под повязкой скрывается женская грудь.

Боже правый! Он дрался на дуэли с женщиной.

Анна в страхе очнулась ото сна. Ей привиделся окутанный туманом темный силуэт мужчины… Он был похож на дьявола. Однако этот образ тут же был вытеснен жутким стуком в голове. Открыв глаза, она прищурилась от яркого солнечного света, который только усилил головную боль. У нее было такое ощущение, будто она упала в чан с огнем. Превозмогая слабость, она подняла руку и заслонила глаза ладонью.

Пальцы Анны коснулись гладкой льняной ткани, которой был обмотан ее лоб. Интересно, откуда взялась эта повязка?

Она обвела быстрым взглядом свою по-спартански простую спальню: ветхий гардероб, в котором хранилась одежда, картину в рамке с изображением полевых цветов, написанную ее мамой, и кресло с дырявой обивкой (ей вечно не хватало времени, чтобы залатать дыру). Привычное окружение должно было подействовать успокаивающе, однако сердце Анны томилось от смутной тревоги.

Почему она до сих пор лежит в постели, ведь утро давно наступило? Надо сходить в библиотеку, принести папе новые книги. Мама, наверное, занята – работает над очередной картиной, и отец остался без газеты и кофе.

Зажмурившись, чтобы спастись от бьющего по глазам света, Анна попыталась приподняться и сесть в постели. Она чувствовала себя такой же слабой, как новорожденный младенец. Руки и ноги отказывались подчиняться. Девушка вскинула подбородок, но даже от этого простого движения у нее закружилась голова.

Возле окна послышалось шуршание, будто кто-то задернул шторы. Комнату окутал благодатный полумрак, однако и такое скудное освещение причиняло боль. В тишине раздались приглушенные шаги. Кто-то приближался к кровати.