Владыка мира - Алекс Ратерфорд

– Махаут[1], успокой слона. Стойте смирно, – прошептал он худому человеку в красном тюрбане, сидящему на шее слона.

Возница чуть стукнул слона позади левого уха анкусом[2], железным прутом погонщика. Почувствовав знакомый сигнал, хорошо выученное животное расслабилось и снова замерло неподвижно. Глядя на него, успокоились и другие слоны. Воцарилась полная тишина.

Превосходно, думал Акбар. Именно в такие моменты он сильнее всего чувствовал биение жизни. Кровь, казалось, звенела в венах, и было слышно, как стучит сердце, подгоняемое не страхом, но азартом. Ему не исполнилось еще и четырнадцати, но он уже убил несколько тигров, и этот поединок ума и воли, эта опасность и непредсказуемость охоты всегда возбуждали его. Он знал, что, покажись тигр внезапно из укрытия, успел бы вмиг вытянуть стрелу из колчана на спине и вложить ее в свой тугой лук с двойным изгибом – оружие, с которым на такого зверя вышли бы большинство охотников. Но Акбару было любопытно посмотреть, что может сделать огнестрельное орудие, особенно против такого чудовища, каким считали этого тигра. Он гордился своим умением стрелять из мушкета и, несмотря на протесты своей матери, гораздо больше времени тратил на занятия стрельбой, чем на учебу. Ну и что с того, что он не умеет читать, если при этом стреляет лучше любого из своих воинов?

Тигр затих, и Акбар ощутил взгляд его янтарных глаз, следящих за ним. Он медленно опустил стальной стол своего мушкета с фитильным замком, покрытый тонкой гравировкой, и пристроил его для упора на край хауды[3]. Падишах уже зарядил в ствол железную пулю, всыпал порох из своей отделанной серебром пороховницы на затравочную полку и проверил короткий тонкий фитиль. Мальчик-оруженосец, полуприсев возле него, держал горящую тонкую свечу, чтобы Акбар мог поджечь фитиль.

Довольный, юноша навел свой мушкет на самую гущу кустов акации, где, вероятнее всего, затаился тигр, прижал деревянное ложе ружья, инкрустированное слоновой костью, к плечу и вгляделся туда, куда указывал длинный ствол.

– Подай мне свечу, – прошептал он своему оруженосцу, – и дай знак загонщикам.

Стоящие полукругом позади слонов люди тут же разразились пронзительными воплями и начали колотить в гонги и бить в барабаны. Через несколько мгновений тигр, взревев, вырвался из чащи акаций и прыгнул к его слону. Акбар увидел только, как мелькнули длинные белые клыки и черно-золотой мех, и запалил фитиль. Последовала яркая вспышка, затем оглушительный удар. Отдача от мушкета отбросила Акбара назад, и он едва не вылетел из седла, успев все же заметить, что тигр рухнул на землю в десяти ярдах от него. Когда дым рассеялся, Акбар увидел, что зверь лежит неподвижно на боку и кровь струится из раны у него над глазом.

Акбар издал победный вопль. Не дожидаясь, пока погонщик прикажет слону – который с удивительным спокойствием перенес и атаку тигра, и резкий треск мушкета, – опуститься на колени, он перелез, широко улыбаясь, через край хауды и легко спрыгнул на землю. Прекрасная охота, непревзойденный выстрел! Он доказал сомневающимся, утверждавшим, что мушкет недостаточно быстр для такой добычи; доказал, что в руках хорошего стрелка он с легкостью может стать превосходным оружием. Из любопытства Акбар подошел ближе, чтобы рассмотреть мертвого зверя. Розовый язык тигра, бессильно вывалившийся изо рта, уже привлекал зелено-черных мух. И тут падишах заметил кое-что еще в густом меху на брюхе. Сосцы. А тигр, на которого он вышел охотиться, вроде как был самцом…

За этой мыслью быстро пришла другая, от которой волосы на шее юноши встали дыбом. Трясущимися руками Акбар сдернул лук с плеча и выдернул из-за спины стрелу. Он еще прилаживал ее, когда второй огромный тигр выскочил из зарослей и бросился прямо на него. Каким-то образом юноша успел выпустить стрелу – и время, казалось, застыло для него. Шум предостерегающих возгласов позади стих, они с тигром словно бы остались одни. Акбар смотрел, как летит его стрела, медленно рассекая воздух. Тигр словно завис в прыжке, оскалив капающую слюной пасть с длинными клыками и прижав уши, словно изображение на золотом кольце, которое когда-то принадлежало великому предку Акбара Тимуру, а сейчас красовалось на его собственном дрожащем указательном пальце.

Внезапно время снова помчалось вперед. Тигр был почти у цели. Акбар отскочил в сторону, зажмурившись и готовясь в любой момент почувствовать, как когти разрывают его плоть, или ощутить горячее зловонное дыхание зверя, готового вцепиться острыми зубами в его горло. Вместо этого он услышал глухой стук и, открыв глаза, увидел лежащего рядом скорчившегося тигра. Стрела пронзила горло зверя, и белый мех быстро окрашивался в алый цвет. Мгновение Акбар стоял в тишине, осознавая, что только что испытал ранее неизведанное чувство – страх, – и еще, что ему невероятно повезло.

Еще не совсем опомнившись от пережитого, он услышал быстро приближающийся стук копыт и, обернувшись, увидел всадника, пробирающегося к нему между зарослями низкого кустарника и тонкими деревьями. Должно быть, посыльный из лагеря, отправленный Байрам-ханом, чтобы поторопить его. Пятью минутами ранее его раздосадовало бы, что кто-то прервал его охоту, но сейчас он чувствовал благодарность за то, что его отвлекли от мыслей о том, что едва не произошло. Толпа загонщиков, стражники и слуги расступились, чтобы пропустить наездника.

Его высокая гнедая лошадь была в пене и поту, и сам он был покрыт такой коркой пыли, что его платье традиционного изумрудно-зеленого цвета стало почти бурым. Осадив лошадь перед Акбаром, он спрыгнул с седла и, поспешно отдав почести, запыхавшись, выговорил:

– Повелитель, Байрам-хан просит тебя немедленно вернуться в лагерь.

– Почему?

– Дели пал под натиском сил мятежников Хему.

Четыре часа спустя, когда весь отряд охотников с Акбаром во главе прошел через первую линию стражи, выставленной вокруг лагеря, солнце еще стояло высоко в ясном синем небе. Несмотря на украшенный кистями парчовый навес, затенявший его, у Акбара разболелась голова. От пота платье прилипло к телу, но ему было совсем не до того, так как он обдумывал гибельное известие о потере своей столицы. Неужели его правлению суждено закончиться, даже не начавшись?

Всего десять месяцев тому назад на самодельном кирпичном троне, наскоро возведенном на каменной площадке в центре военного лагеря моголов, он был объявлен падишахом Индостана. Еще свежо было горе от внезапной гибели его отца, падишаха Хумаюна, и Акбар стоял – не совсем уверенно, но гордо – под шелковым навесом, принимая почести Байрам-хана и других своих командующих.

Его мать Хамида совсем недавно смогла заставить его осознать, насколько бедственным было их положение в те дни, и что именно Байрам-хан, несмотря на то, что сам был из персов, понял лучше, чем кто-либо еще, что в первые часы и дни после смерти отца опасность для Акбара исходила изнутри – от честолюбивых военачальников, которые теперь, после кончины падишаха, оставившего в наследниках этого юнца, могли претендовать на трон. Большинству этих людей было не до сантиментов. Многие происходили из старых могольских кланов, чьи представители вместе с дедом Акбара Бабуром некогда основали новую империю на сухих равнинах Индостана. Кодекс степей всегда гласил: тактя тахта – «трон или гроб». Любой, кто чувствовал себя достаточно сильным, мог заявить о себе как о претенденте на трон. Так часто бывало в прошлом, будет и впредь…