Тит Антонин Пий. Тени в Риме - Михаил Никитич Ишков

будет самокатастрофа, сходная с той, какая случилась с автором, а также с главным героем романа, ведь каждый из нас, замкнувшись в кругу своего ограниченного понимания мира, приучен упорно отрицать совершенно очевидное. Горе тому, кто предъявит убедительный довод в пользу добра, которым можно было бы переубедить его. И вообще – если человек окаменел во внушенном извне, есть ли смысл воздействовать на него доводом?

Кто мог бы, взяв человека за руку, вывести его на свет Божий? Помог бы раскрыть глаза и убедиться – мир это не пляски теней на стенах пещеры.

Это – мир…

Это объективная реальность.

Мне повезло – я встретил Антонина Пия.

Он оказался надежным и доброжелательным попутчиком. Он подал смутную надежду на возвращение Золотого века. Он приоткрыл тайну маршрута, следуя которым можно, вспомнив вещие слова Гайто Газданова, «что-то понять в жизни».

Не удивляйтесь, доброжелательные люди встречаются даже на императорском посту.

Я решил последовать совету Серена Кьеркегора: «…Люди объезжают кругом весь свет, чтобы увидеть разные реки, горы, новые звезды, редких птиц, уродливых рыб, нелепых существ и воображают, будто видели нечто особенное.

Меня это не занимает.

Но знай я, где найти добродетельного человека, я бы пешком пошел за ним хоть на край света. И я бы уж ни на минуту не выпустил его из виду… Я бы только и делал, что с благоговением наблюдал за ним, подражал ему, упражняясь в тех же поступках. И хотя я еще не нашел такого человека, но вполне могу представить его…»

Самое возмутительное, говорил Антонин, если кто-то «объедает государство, не принося ему никакой пользы своим трудом». Доходы со своего имущества он подарил государству. В память об умершей жене взял на содержание государства девочек-сирот по всей Италии.

Высокий рост придавал ему представительность, но к старости, когда стан его согнулся, он, чтобы ходить прямо, привязывал на грудь липовые доски. Будучи стариком, он, прежде чем принимать посетителей, ел для поддержания сил хлеб всухомятку.

Даже умер без затей, в семидесятилетнем возрасте. Поел на ночь альпийского сыра «банон», утром почувствовал себя плохо и к вечеру без спешки, отдав все необходимые распоряжения, объявил страже пароль на будущую ночь – «самообладание» – и скончался.

Должно быть, вкусный был сыр, если человек, всю жизнь придерживающийся умеренности, съел лишний кусочек.

Глянешь на такого и невольно воскликнешь: боже правый, да император ли это? Ни дать ни взять – пенсионер-садовод.

Тем не менее это он.

…Кое-кто пытается доказать, что конечное несоизмеримо с бесконечным!

Это досужая сентенция не относится к моему герою. Он в высшей степени цельный, солидный человек. Заботливый дедушка. Ни один разряженный горожанин, отправляющийся на воскресную прогулку, не шагает более твердой поступью. Он весь принадлежит миру сему. Ничто не выдает его: ни взгляд, устремленный в небо, ни досужие разговоры, есть ли жизнь на Марсе, или насчет морального закона – как он там кувыркается во мне; ни желание критиковать власти. Его громкое пение (после рюмки-другой) доказывает самое большое, что у него здоровые легкие.

И все-таки именно такие люди ежеминутно подталкивают движение космоса. В бесконечном смирении они черпает глубокую грусть бытия и непоколебимость доброго нрава.

Их пребывание в конечном мире не носит ни малейших следов забитости, робости или покорности дрессированного животного. Им тоже известно блаженство. Они спокойны, уверенно наслаждаются этим миром, не унижая других, не тыча в глаза самодовольством или наглостью, как будто конечное навеки обеспечено за ними.

И все же, все же…

Теперь, закончив роман, я уверен, что заинтересованность судьбой и деяниями Антонина Пия, мой пламенный задор, не только ярче всего характеризует мои авторские пристрастия, но также и объективную роль этого ключевого для Золотого века императора, сыгравшего решающую роль в становлении непривычного нам, будущего миропорядка, который я условно назвал бы бытием в согласии.

Еще Т. Момзен утверждал: «…император Пий не обижал своих соседей, ни сильных, ни слабых, и ценил мир, может быть, даже больше, чем следовало»[2].

Некоторые современные историки вообще отказывают Антонину в исторической значимости. Например, одна из исследовательниц пишет: «…можно согласиться с точкой зрения Э. Грима[3], что Антонин не оставил после себя никакого индивидуального следа в истории государственных учреждений, и в период его правления наблюдается отсутствие настоящей мысли и настоящей энергии».

Другие историки (Энтони Бирли), подвергают Антонина критике за его чрезмерную пассивность.

Д. Б. Дьюри (из Википедии) вообще отказывает Антонину Пию в праве на состоятельность как правителя, тем более великого правителя: «…как бы высоко ни ставить его добродетели, Антонина никак нельзя назвать образцом выдающегося государственного деятеля. Спокойствие, которым империя наслаждалась под его властью, достигнуто было исключительно стараниями Адриана и отнюдь не его собственными усилиями; с другой стороны, в своих стараниях сохранить мир любой ценой он зашёл так далеко, что после его смерти это вылилось для империи в череду несчастий. В его стиле правления не было ни особой оригинальности, ни новизны, более того, у него не достало даже проницательности или смелости, чтобы развить то, что было ранее намечено Адрианом».

Подобная безапелляционная оценка удивления не вызывает. Мы уже досыта наслушались нравоучений, ультимативно навязываемых Западом. Особенно нетерпимы они в оценке исторических личностей. Как видно из приведенных отрывков, для представителей западного направления в исторической науке важнее любой ценой сохранить добытые силой в течение нескольких последних столетий материальные преимущества, чем попытаться различить зарю будущего нового мира. По моему мнению, любая попытка в этом направлении без презентации и оценки таких людей, как Антонин Пий – подчеркиваю, людей, наших с вами сородичей, – будет обречена на неудачу.

Это эмоции…

Что касается научной оценки подобных высказываний, позволю себе привести еще одну цитату:

«Удивительны загадки истории – династия, которую основал Марк Ульпий Траян и в которой огромную роль играла семья Элиев, уже в самой римской историографии получила название эпохи Антонинов. При этом все, похваливая Антонина Пия, подчеркивали и подчеркивают якобы отсутствие у него ярких государственных дарований, „незлобивость“, скромность, и в первую очередь склонность к согласию».

История, к счастью, беспристрастна и объективна, и в этом романе я изо всех сил старался придерживаться этого принципа. Но это роман, то есть художественное жизнеописание наделенного властными полномочиями человека, всегда готового прийти на помощь каждому из нас – его современникам и потомкам.

Этого мало?..

Вспомните, как это бывает, когда на садовом участке, ощущая приближение грозы, стараешься успеть сделать то, доделать это. Воздух становится тяжел и невкусен, нет покоя сердцу, мыслям. Невольно спрашиваешь себя: зачем