Королева туфель - Анна Дэвис

Женевьева протянула бокал для новой порции шампанского, оглянулась в поисках Роберта, но вдруг прямо над ухом раздался глубокий голос с американским акцентом:

— Как вы полагаете, что бы это могло быть? Яйцо или голова?

Это оказался мужчина в светлом костюме. Он указывал на бронзовую статуэтку Бранкузи, возвышающуюся на постаменте.

— Это яйцо, которое похоже на голову, которая выглядит как яйцо, которое похоже на голову, — заявила Женевьева. Он и в самом деле был очень красив, этот мужчина: такие широкие плечи… замечательный тип!

— Вы заявляете об этом с таким авторитетом. Возможно, все дело в английском произношении?

— Я слышала об этом от Вайолет. Но я пересказала вам краткую версию, в ее исполнении объяснение затянулось бы на добрых двадцать минут.

Имя хозяйки ему было явно незнакомо.

— Вайолет? Графиня де Фремон?

— Это наша изумительная хозяйка, мистер…

— Монтерей. Гай Монтерей. Нет, меня не приглашали, по крайней мере лично. Я гость одного из гостей.

— Понимаю. — Она хотела узнать, с кем он пришел, но промолчала и снова оглянулась в поисках Роберта.

— Я впервые в Париже, — улыбнулся мужчина, — попал прямо с корабля на бал. Я абсолютно неопытный человек.

Она отпила глоток вина и искоса взглянула на него.

— Меня зовут Женевьева Шелби Кинг. — Она еще раз произнесла его имя, и оно показалось ей знакомым. — Вы поэт?

Благороднейшая улыбка.

— Не желаете потанцевать, мисс Шелби Кинг?

— Миссис.

— О, — в его глазах заискрилась улыбка, — прошу простить меня. А где же ваш муж? Он здесь?

Она неопределенно махнула рукой:

— Где-то здесь, он не танцует. — Как жаль.

— Да, — ответила Женевьева, — это так.

Роберт попыхивал сигарой, потягивал виски и наблюдал, как его жена танцует с невероятно высоким, широкоплечим мужчиной в светлом костюме.

— Парень похож на небоскреб.

— Точное сравнение, — его случайный собеседник казался таким незаметным, что Роберт не обратил на него внимания, — не возражаете, если я его запомню?

Роберт слегка захмелел и не заметил, что заговорил сам с собою.

— Запомните? — Он озадаченно нахмурился. — Это всего лишь слова. Они не имеют ко мне никакого отношения, так же как и к вам.

— Это опасная точка зрения. — Вкрадчивый голос. Худое лицо с блестящими глазами и лихорадочным румянцем. — Если большинство людей станут думать именно так, что будет со всеми нами?

— С нами? — Роберт наблюдал, как человек-небоскреб приподнял его жену с пола, а затем снова отпустил и закружил в танце. Похоже, это не составило ему никакого труда.

— С нами, бесчестными бумагомарателями, которые обращают слова в предметы потребления. Не говоря уже о литературе. Вы ведь не помните меня, правда, Роберт?

Жар в его голове нарастал.

— Вы приятель моей жены, ведь так? — Здесь он всегда попадал в точку, все вокруг были приятелями Женевьевы. Именно так обстояли дела с тех пор, как два года назад они поселились в Париже, с тех пор как она познакомилась с этой Лулу. Он изо всех сил старался принять эту ситуацию. Если вы женаты на женщине столь прекрасной, умной, общительной и прогрессивно мыслящей, как Женевьева, не стоит и мечтать о том, чтобы запереть ее дома. С тем же успехом можно требовать от птицы, чтобы она разучилась летать. Но все же иногда он жалел, что это не в его власти.

— Норман Беттерсон. Друг Женевьевы и человек, с благодарностью принимающий ваши щедрые пожертвования, сэр. — Сейчас улыбка собеседника казалась безумной. — На журнал, — добавил он в качестве объяснения.

Журнал… Роберт тщетно пытался вспомнить.

— Сейчас работа сдвинулась с места. Я уже получил рассказы от Хемингуэя и Скотта, стихи Гертруды Стайн. Надеюсь, через пару месяцев у меня накопится достаточно материала, чтобы выйти в печать. — Внезапно человечек остановился и разразился приступом кашля, который согнул его буквально пополам.

— С вами все в порядке? — забеспокоился Роберт.

— О, не беспокойтесь обо мне, — тот прижал к губам большой белый платок, — врачи отмерили мне еще целых пять лет жизни. У вас предостаточно времени, чтобы сделать хорошие вложения в журнал.

— Да, конечно, вы правы. — У Роберта резко пересохло во рту, он с размаху поставил пустой бокал на маленький столик. Он должен поговорить с Женевьевой. Жена слишком чувствительна к влиянию людей, подобных этому типу, с яркими идеями и поэтическим стремлением заполучить немного легких денег. Он молил Бога, чтобы речь шла о небольшом количестве денег… В этом не ее вина. Беда в том, что у Женевьевы были свои собственные мечты. Она мечтала стать поэтессой. Эти литературные амбиции позволяли другим использовать ее в своих целях. Ее невероятная ранимость делала уязвимым его. Что бы сказал на это его отец, если бы был жив?

Он снова попытался найти ее среди танцующих, но ему это не удалось.

— Ваша жена, — глаза собеседника сияли яростным блеском, — самая красивая женщина в Париже. В ней чувствуется дух британской аристократии, вы согласны? Как у породистой лошади. Настоящая порода. Вам крупно повезло. О, не смотрите на меня так, Роберт! Я же не говорю, что она похожа на лошадь! Я и в мыслях этого не держал. Я…

Она растворилась в толпе. А вместе с ней исчез мужчина-небоскреб.

— Простите меня. — Роберт расправил пиджак и откашлялся. — Я должен найти…

Мужчина, Беттерсон или как его там, тут же скрылся из глаз.

Роберт страстно желал, чтобы никто, кроме него, не мог наслаждаться красотой Женевьевы, красотой в ее полном, властном блеске. Ему нравилось думать, что он единственный человек, который по-настоящему знал ее. Он был на девяносто процентов уверен в том, что это так. Или даже на девяносто пять. Но все-таки где-то в глубине души таилась крупица сомнения, и он не мог понять, с чем это связано.

В тот момент, когда Роберт отставил бокал и отправился на поиски Женевьевы, она вместе с Лулу стояла около скульптуры Бранкузи. Официант на ходулях, пошатываясь, прошел мимо с подносом канапе зеленого цвета, и девушки недовольно вскинули брови. Даже если бы им захотелось попробовать бутерброд, они не смогли бы дотянуться до подноса.

— Да, ничего более нелепого мне видеть не приходилось, — заметила Женевьева. — Должно быть, это идея Вайолет.

— Она необычайно глупая женщина, — откликнулась Лулу.

— Но она не настолько глупа, чтобы отказаться от идеи закатить лучшую вечеринку года. Я едва ли смогу соперничать с ней.

Лулу отрешенно махнула рукой.

— О, милая моя. Не стоит даже думать о Вайолет де Фремон. Она ничего собой не представляет. Вайолет пытается купить свой успех, но ей никогда не проникнуть в сердце настоящего Парижа.