Дом иллюзий - Кармен Мария Мачадо

Большинство ваших предположений вполне точны. Есть и пол, и стены, и окна, и крыша. Если вы считаете, что в доме две спальни, вы одновременно и правы, и нет. Кто может утверждать, что спален всего две? Любая комната может служить спальней, достаточно поставить кровать. А порой и кровати не нужно, главное, чтобы здесь ночевали. Назначение комнаты придумывает ее обитатель. Его действия важнее замыслов архитектора.

Я затрагиваю этот вопрос потому, что важно помнить: Дом иллюзий материален. Он материален так же, как книга, которую вы держите в руках, а пугает куда меньше, чем она. Стоит мне захотеть, и я дала бы вам адрес, чтобы вы поехали туда, посидели в машине перед Домом иллюзий, попытались вообразить, что происходило внутри. Ездить туда я не советую – но вы можете. Никто вас не остановит.

До встречи с женщиной из Дома иллюзий я жила в крошечной трехкомнатной квартирке в Айове. Дом был в ужасном состоянии: развалюха для бедноты, собрание эклектичных, кошмарных деталей. Внизу было помещение – мы с соседями именовали его «комнатой убийцы»: кроваво-красные стены, пол и потолок, а в довершение потайной люк и онемевший стационарный телефон. А еще в цокольном этаже располагалась поистине лавкрафтова система отопления, простиравшая длинные щупальца во все концы дома. В сырую погоду парадная дверь набухала, словно подбитый глаз, и не желала открываться. Огромный двор был обрамлен ядовитым плющом, деревьями, подгнившим забором. Посреди чернело кострище.

Я жила с Джоном, Лорой и их котом Токио. Они были парой – бледные и длинноногие экс-жители Флориды, которые вместе учились в каком-то хипповском колледже и приехали в Айову писать дипломы. Воплощение флоридской аффектированности, эксцентричности и – в итоге – единственное, что после Дома иллюзий поможет мне не вовсе разлюбить этот штат.

Лора была похожа на кинозвезду из старых фильмов: эфирное создание, широко распахнутые глаза. Суховатая, высокомерная, с потрясающим чувством юмора, она писала стихи и собиралась получить диплом по библиотечному делу. Она и правда казалась настоящим библиотекарем, мудрым проводником общественного знания, который укажет тебе путь, куда бы ты ни шел. А Джон выглядел как помесь рокера с нашедшим Бога профессором не от мира сего. Он закручивал кимчхи и кислую капусту в огромных банках и выставлял их на кухонном столе, следя за ними, как безумный ботаник; однажды он битый час пересказывал мне сюжет романа «Наоборот»[9] во всех подробностях, включая его любимый эпизод, в котором эксцентричный и злобный антигерой инкрустирует панцирь черепахи драгоценными камнями и несчастное создание, «не в силах нести на себе вес этой ослепительной роскоши», умирает под ее бременем. При первой встрече Джон сказал мне:

– Хочешь посмотреть мою татуировку?

Я ответила:

– Да.

Тогда он сказал:

– Ладно, будет похоже, будто я показываю тебе член, но на самом деле нет, честное слово.

Он высоко задрал штанину шорт, и почти в самом паху обнаружилась сделанная без машинки татуировка перевернутой церкви.

– Это перевернутая церковь? – спросила я.

Он улыбнулся и пошевелил бровями – не похотливо, но с искренним лукавством – и уточнил:

– Это как посмотреть.

Однажды, когда Лора вышла из их комнаты в обрезанных джинсах и лифчике от купальника, Джон поглядел на нее с подлинной, незамутненной любовью и произнес:

– Ох, девонька, я бы вырыл тебе яму для водопоя.

Как полагается герою плутовского романа, достигнув совершеннолетия, я пустилась скакать из города в город, всюду обретая родственные души, большую группу опекунов, заботившихся обо мне (нежные опекуны, сердечные опекуны). Аманда, подруга из колледжа, с которой я делила кров до двадцати двух лет, – ее острый, логический ум, ровный нрав и спокойный юмор сопутствовали моему превращению из запутавшегося подростка в запутавшуюся, не вполне взрослую женщину. Анна из команды регби, красящая волосы в розовый цвет, первая вегетарианка и лесбиянка среди моих знакомых, которая способствовала моему каминг-ауту, словно благосклонная ЛГБТ-богиня. Лесли, после первого ужасного разрыва утешавшая меня сыром бри, двухдолларовым вином и общением с ее любимцами: плотно сбитая коричневая питбульша Молли облизывала мне лицо, когда я в очередной раз впадала в истерику. Все, кто читал и комментировал мой Живой Журнал, который я прилежно вела с пятнадцати до двадцати пяти лет, выворачивая кишки наизнанку перед пестрым сбродом поэтов, квиров, чудиков, программистов, фанатов компьютерных ролевиков и авторов фанфиков.

К числу таких опекунов принадлежали и Джон с Лорой. Они всегда были рядом, близки друг с другом на один лад, со мной – на другой, как с любимой сестренкой. Не то чтобы они присматривали за мной – они были героями собственной истории.

А эта история – моя.

В восемь лет во время уроков физкультуры, когда меня на бейсбольном матче отправляли в аутфилд, я играла в такую игру: устраивалась так далеко от всех, что ни один из мячей, пущенных одноклассниками, не долетал до меня, а учительница вроде не замечала, что я сижу, раздвинув ноги, в высокой траве.

Учительница, мисс Лили, была приземистой и коренастой, стриглась очень коротко, и кто-то из ребят в классе назвал ее лесбиянкой. Я тогда понятия не имела, что это значит (не уверена, что и тот мальчик знал). Шел 1994 год. Мисс Лили носила мешковатые тренировочные штаны, ярко-зеленые и лиловые пятна сливались на них в абстрактный, выколи глаз, узор. (Когда в воскресной школе мы читали историю Иосифа и его многоцветного плаща, на ум мне лезло это одеяние мисс Лили.) Синтетическая ткань шуршала на ходу, всегда можно было издали заслышать приближение учительницы. Ясно помню, как она пыталась научить нас работать с разными группами мышц – она провела линию, рассекая надвое свое тело от головы и до паха. Когда рука достигла низа, детишки захихикали. Далее она показала нам, где у нас правая и где левая сторона, как включать каждую независимо, а затем в тандеме. Завращала руками, словно карусель.

– Зарядка! – твердила она, касаясь правой рукой носка левой ноги, затем левой рукой носка правой. – У вас одно лишь тело, на всю жизнь! Берегите его.

Может, она и вправду была лесбиянкой.

Сидя в траве во время бейсбольных матчей, я вырывала все сорняки в поле зрения, после чего руки пахли грязью и диким луком. Я ломала стебли одуванчиков, дивясь липкому молочно-белому соку. Суть игры: берешь одуванчик и трешь с силой под подбородком – прямо над тонким белым шрамом, который остался после того, как я, совсем маленькая, упала в ванной, – трешь, пока цветок не начнет рассыпаться, и если подбородок пожелтеет, значит, ты влюблена.