Воины Нав - Виталий Дубовский

— Любовь, говоришь, гадюка болотная?! — Стоян рывком поднял ведьму на ноги, заставляя смотреть в свои черные глазницы.

Верея извивалась в его железных объятиях, не в силах отвести взгляд. Холодный ветер со свистом ворвался в избу, словно, наконец, получив разрешение войти.

— Нет, Стоян! Пощади меня!

Ведьмак зашептал, жадно упиваясь местью:

Очи черные, очи карие

Пеленой слепоты запечатаю,

Руки девичьи станут старыми

И спина твоя будет горбатою,

Кудри черные наземь осыпятся,

Словно листья древнего дуба,

Целый век тебе старою мыкаться,

Жить в лесу, в избушке из сруба.

Его вмиг помолодевшее лицо исказила брезгливая гримаса, и он оттолкнул ее от себя.

— Обряд завершен. Называю тебя по имени, Верея.

Старуха плакала, сидя на полу, и слепо шарила вокруг сухими узловатыми пальцами. Седые редкие волосы ниспадали на горбатую спину. Старческий беззубый рот шептал, захлебываясь рыданиями:

— Стоян, ну зачем же так? Лучше убей меня, Стоянушка.

Ведьмак обернулся в дверях, хмыкнув:

— Некогда, старая, мне твои байки слушать. Убирайся в лес, нечего по деревне детишек пугать своим обликом.

Он перешагнул порог и вздохнул полной грудью. Больше Стоян не испытывал ни жалости, ни угрызений совести. Все было сделано правильно и по Закону. Только проблему это не решало. Последствия могли быть разрушительными. Негоже пускать в мир бесов и духов безумных. Пойдут по деревням буйствовать, детишек первыми погубят, потом и за девок беременных возьмутся. И полетят гонцы к князю местному, мол, совсем колдуны обезумели, извести весь народ удумали. Князь же — сволочь похуже демона, снарядит полупьяных латников, а те рады стараться — простой люд грабить да изводить.

А до урожая еще далеко, у крестьян на одни закрома лишь надежда. А потом эта рать разбойничья затаскает по сеновалам всех девок местных. Мужиков поубивают, кто в заступники полезет. И все из-за одной дуры-ведьмы, которой власти вкусить захотелось. Стоян огляделся в поисках духа-беглеца. Он найдет след, обязательно найдет. Все в этом мире оставляет свой след.

В груди кольнуло словно шилом. Чернава проснулась и села на кровати. За окном стояла глухая ночь, кружились снежинки, выли собаки, лютуя на мороз.

Снова кольнуло сердце, словно предчувствуя беду неминучую.

— Мама, мама!

Мать недовольно заворочалась:

— Чего орешь, отца разбудишь!

— Мам, что-то мне на душе нехорошо. Чует беду мое сердце. Ой, опять кольнуло!

— Ох, дочка, замуж тебе пора. Пригрелась бы подле мужа, устала бы от него. Так, глядишь, до утра глаз бы и не открывала. Чего тебе неймется? Спать ложись. Слава Богам, Малюта скоро сватов засылает, может, хоть муж тебя образумит, — ворчливая мать перевернулась на другой бок, и тут же раздалось сопение.

Чернава вздохнула — никогда ее мать не понимала и не прислушивалась к ней. Сколько раз в детстве она чуяла беду, никогда не ошибалась. Когда брата в лесу лешие заблудили, она тоже матери говорила, а та все отмахивалась, мол, «странная ты». И что, нету братика уже третий год, даже тела его не нашли. А про Малюту и думать боязно. Молодой сильный медведич давно на нее глаз положил. Приглянулась она ему на игрищах, попалась на глаза на свою беду. Род медведичей самый сильный в этих краях, вот батюшка и радуется, что дочку замуж может выгодно отдать. Чернава вздохнула, не люб Малюта ей. Вроде, сильный, красивый, только сила его пугает. Беспощадный он, ничего не боится и никого не жалеет. Ох не к добру это замужество, от такого мужа даже отец родной не защитит. Вот уж поистине, пора белое платье печали надевать, род свой покидая.

Сердце снова заныло, заставляя испуганно оглянуться вокруг. Нет, так не годится, надо бы хоть на двор выглянуть, может, тать по двору шастает…

Чернава запалила лучину, накинула на плечи теплый пуховой платок и пошлепала босыми ногами в окна выглядывать. На дворе, вроде, все было спокойно, снега насыпало по колено, никаких следов не видно, да и кобель не брешет. Почему же на душе кошки скребут?

Вдруг, краем глаза, она заметила какое-то движение на полу. Ее тень колебалась, менялись ее очертания, принимая причудливые формы. По спине Чернавы пробежал могильный холод, руки и ноги словно оцепенели, скованные страхом. Это была не ее тень. Это было нечто, наводящее ужас, отчего стыла кровь в жилах. Длинные трехпалые руки, кривые ноги, над головой отчетливо видны рога. Тень замерла, словно к чему-то прислушиваясь, затем стала расти в размерах, в нос ударил едкий запах серы. Внезапно тень оторвалась от пола и грязным пыльным облаком встала на ноги.

— Отец-Творец, спаси и сохрани дочь твою верную, — зашептали дрожащие губы Чернавы, — отведи от меня нечисть проклятую, что явилась тенью незваною. Перун-Громовержец, заступись за девицу беззащитную…

Непослушными руками девушка выставила перед собой горящую лучину, стараясь оборониться огнем. Тень переметнулась к ней за спину, где ей и положено падать отражением. Начался головокружительный танец, в котором терялся рассудок. Девушка металась по избе в поисках убежища, она звала на подмогу мать, отца, но те продолжали мирно спать, словно завороженные.

Тень играла с нею, упиваясь ее страхом, становясь все сильней с каждым криком девушки. Наконец Чернава прижалась спиной к стене, и тень исчезла, не имея места для отражения. Девушка замерла. В тишине было слышно гулкое биение ее сердца, ночная рубаха прилипла к мокрому дрожащему телу.

На двери скрипнул запор, сдвигаемый невидимой рукой. Дверь открылась, впуская в дом высокого бородатого дядьку. Ведьмак переступил порог и огляделся. Девица была белее смерти, огромные карие глаза смотрели испуганно и умоляюще. Растрепанные волосы лежали на плечах черным водопадом, грудь бурно вздымалась под рубахой. «Хороша, — подумал Стоян, оглядывая ее с ног до головы, — ой как хороша девица!»

— Не бойся, девочка, ты, главное, не шевелись. Этот дух, конечно, буйный, но мы с ним быстро управимся. Он уже привязался к тебе, начал из тебя искру тянуть, а ты взяла, да и притулила его между спиной и стенкой. Тени пасть некуда, вот дух и ждет, покуда ты с места сдвинешься.

Ведьмак улыбнулся, приглаживая окладистую бороду:

— Ай да девка, краса, да и только.

Наконец, переведя дух, Чернава прошептала:

— Дяденька, кто вы? И чего этой нечисти от меня надобно?

Стоян вздохнул, присаживаясь на лавку, опер посох о стену и ласково посмотрел ей в глаза.

— Кличут меня Стояном. Я, девонька, ведьмак.

Чернава вздрогнула.

— Да ты не бойся. Не всегда же колдуны только зло творят, иногда и помогать приходится, таким, как ты, например. А вот чего этому духу от тебя надобно и почему он именно к тебе привязался, так это ты у мамки своей поспрошай. Изо всех девок на деревне над тобой одной до семи лет правильного обряда не провели, когда именем нарекали. А почему? Неужто твои батюшка и матушка обрядов не ведают? Ведают. Просто это судьба так распорядилась, дабы мы с тобой встретились. Видать, вместе нам суждено быть. А коли так, заберу я тебя отсюда, со мной пойдешь.