Дневник памяти - Николас Спаркс

Дом построили в 1772 году, это было одно из старейших и огромнейших зданий в Нью-Берне. В свое время в нем жил местный плантатор, а Ной купил дом сразу после войны и потратил целый год и почти все свое небольшое состояние, чтобы привести его в порядок. Несколько недель назад репортер из Роли[1]даже написал об этом заметку, в которой говорилось, что столь удачная реставрация – случай довольно редкий. Ной был с ним полностью согласен. Во всяком случае, в том, что касается дома. Остальная усадьба выглядела гораздо плачевнее, и именно там Ной проработал большую часть дня.

Дом стоял на двенадцати акрах земли, примыкающих к реке Брайсес-Крик, и последние дни его хозяин старательно поправлял обветшавшую изгородь, окаймлявшую собственность с трех сторон, – выискивал гнезда термитов, менял окончательно сгнившие столбики. Работы оставалось непочатый край, особенно с восточной стороны, и сегодня, откладывая инструменты, Ной решил заказать побольше досок. Вошел в дом, выпил стакан сладкого чаю и залез в душ. Он любил принимать душ после работы – вода смывала и грязь, и усталость.

Ной зачесал назад влажные волосы, натянул потертые джинсы и голубую рубашку, налил себе еще стакан чаю и уселся с ним на веранде, где сиживал каждый вечер.

Он потянулся, подняв руки над головой, повел плечами… Хорошо! После душа он чувствовал себя посвежевшим, только слегка ныли натруженные за день мышцы. Ной знал, что завтра с трудом встанет с постели, однако чувствовал удовлетворение от того, что успел сделать почти все намеченное.

Он взял гитару и почему-то вспомнил отца. Как же его не хватает!.. Ной провел пальцами по струнам, подтянул колки и снова проверил звучание. Вот теперь хорошо, можно играть. Ной тихонько замычал себе под нос, потом запел, вглядываясь в надвигающиеся сумерки. Так он пел и играл, пока солнце не село и все вокруг не погрузилось во тьму.

Было около семи, когда Ной отложил гитару и начал тихонько раскачиваться в кресле-качалке. Привычно смотрел на небо, на мерцающие звезды – Орион и Большая Медведица, Близнецы и Полярная звезда…

Попытался было подсчитать расходы, но быстро бросил – и так знал, что потратил на ремонт все сбережения и вскоре придется искать работу. Что ж, придется так придется, а пока можно получать удовольствие от отдыха и ни о чем не горевать. Когда возникнет нужда, обязательно что-нибудь подвернется, это точно, всегда так бывало. А мысли о деньгах навевали одну скуку. С детства Ной умел наслаждаться простыми радостями жизни, теми, что не продашь и не купишь, и с трудом понимал людей, которые считали по-другому. Это был еще один дар, унаследованный им от отца.

Появилась Клем, охотничья собака Ноя, лизнула ладонь хозяина и растянулась у его ног.

– Привет, девочка, как дела? – ласково спросил Ной, потрепав псину по голове. Она нежно взвизгнула в ответ, преданно глядя на него карими глазами. Клем потеряла лапу в автокатастрофе и тем не менее бойко бегала на оставшихся трех и охотно составляла Ною компанию по вечерам.

Ною недавно исполнилось тридцать один. Не сказать, чтобы много, хотя достаточно, чтобы заиметь семью. Однако с тех пор, как Кэлхоун вернулся в эти места, он не встречался с женщинами. Не специально – просто ни одна не зацепила. Сам виноват. Что-то удерживало его от близких отношений, заставляло прекращать встречи с любой женщиной, которая начинала претендовать на что-либо серьезное. Что-то, чего он не мог бы побороть, даже если б захотел. Иногда перед сном Ной задумывался: а не обречен ли он на одиночество до конца дней?

Вечер плавно перешел в ночь – теплую, волшебную. Ной слушал стрекотание сверчков и похрустывание подсыхающих листьев, думая, что звуки природы натуральнее и приятнее уху, чем гул машин и самолетов. Природа отдает больше, чем забирает, и ее звуки напоминают человеку, для чего он пришел в этот мир. На фронте, особенно после тяжелого сражения, Ной часто вспоминал эти простые звуки. «Они помогут тебе не сойти с ума, – говорил отец, провожая его на войну. – Это Божья музыка, слушай ее, и она приведет тебя домой».

Ной допил чай, вошел в дом, выбрал книгу и вернулся на веранду, включив по дороге свет. Снова уселся в кресло и раскрыл изрядно потрепанный томик – обложка кое-где разорвана, страницы покрыты пятнами. Это были «Листья травы» Уолта Уитмена,[2]книга, которая прошла с Ноем всю войну. Даже как-то раз получила пулю, предназначенную владельцу.

Ной стряхнул пыль с обложки и открыл книгу наугад. Прочел:

«Это твой час, о душа, твой свободный полет

в бессловесное,

Вдали от книг, от искусства,

память о дне изглажена, урок закончен,

И ты во всей полноте поднимаешься, молчаливая,

пристально смотрящая, обдумывающая самые

дорогие для тебя темы —

Ночь, сон, смерть и звезды».[3]

Он улыбнулся. По непонятной причине Уитмен всегда напоминал ему о Нью-Берне, и Ной был рад, что наконец вернулся сюда. Хотя он и пробыл на чужбине целых четырнадцать лет, дом все равно остался домом, многих соседей Ной знал с детства. Неудивительно – в южных городках люди мало меняются, они просто чуть-чуть стареют.

Его лучшим другом здесь стал Гас, семидесятилетний старик негр, живущий дальше по дороге. Они познакомились через пару недель после того, как Ной купил дом, – однажды Гас просто возник на пороге с бутылкой домашней наливки и миской тушеной баранины по-брансуикски.[4]Новые приятели от души надрались и поведали друг другу немало интересного.

Теперь Гас захаживал раза два в неделю, обычно около восьми. Живя с четырьмя детьми и одиннадцатью внуками, он просто-напросто сбегал из дома, и Ной не мог его за это осудить. Сосед приносил с собой губную гармонику, и, поболтав немного, они играли дуэтом. Иногда часами.

Выходило, что Гас заменил Ною семью. У Кэлхоуна больше никого не было, во всяком случае, с тех пор, как умер отец. Мать ушла еще раньше, когда Ною исполнилось всего два года, братьев и сестер у него не было. Правда, однажды он хотел жениться, да не вышло.

Узнал Ной и любовь. Однажды, и только однажды, много лет назад. В этом он был уверен, и та любовь изменила его навсегда, а значит, она была настоящей.

Тяжелые облака медленно поползли по темному небу, серебрясь в свете луны. Ной откинул голову на спинку кресла, его ноги отталкивались от пола привычно, механически, размеренно раскачивая качалку. И как обычно, он унесся мыслями к такому же теплому вечеру четырнадцатилетней давности.

1932 год. Он только что окончил школу и пришел повеселиться на ежегодный городской фестиваль. Весь город высыпал на улицы, люди угощались и отдыхали. Ночь была жаркой и влажной – почему-то Ною это запомнилось. Он пришел на праздник один и, побродив в толпе в поисках знакомых, наткнулся на Фина и Сару, своих старых приятелей. Рядом с ними стояла незнакомая девушка. «Хорошенькая», – подумал Ной тогда и подошел. Девушка подняла на него задумчивые глаза. «Привет, – просто сказала она, протянув руку. – Финли много о тебе рассказывал».