Рулевой - Билл Болдуин

Брим еще раз благодарно кивнул и шагнул за дверь, на мороз. Снег уже укутал все еще спящий комплекс белым покрывалом. Стараясь идти параллельно светящейся синей линии слева от него, он заметил, что шаг его по мере удаления от ворот все убыстряется — интересно, от холода или от волнения?

По обе стороны дороги сквозь снежную пелену проглядывали очертания боевых судов, паривших над темными прямоугольниками гравибассейнов. Те, что располагались ближе к берегу, были относительно ярко освещены. На палубах некоторых виднелись редкие фигуры занятых работой матросов (то-то они сейчас проклинают погоду и свое начальство, с улыбкой подумал Брим). От этих проявлений хоть какой-то жизни он почувствовал себя не так одиноко в этой чаще темных корпусов, мачт КА'ППА-СВЯЗИ и кранов. Другие корабли — сильно поврежденные в бою или частично разобранные для ремонта — темными безжизненными телами парили над расположенными дальше от воды гравибассейнами в окружении демонтированных частей корпуса и громоздкого оборудования. При виде одного из них, особо поврежденного, Брима пробрала невольная дрожь. По пути с Авалона ему довелось стать свидетелем того, как один из кораблей охранения, старый эсминец под названием «Упрямый», напоролся на мину и буквально разлетелся в пыль. Ребята с этого корабля могут считать себя счастливчиками: им удалось дотащиться до базы, когда их корабль в таком-то состоянии! Он тряхнул головой — верно говорят, что все во Вселенной относительно.

Он вышел к нужному месту неожиданно быстро. На ржавом железном щите красовалась надпись:

«Гравитационный бассейн Р-2134».

За щитом парили все 190 иралов эсминца Т-класса, К.И.Ф.[1]Т-83 «Свирепый».

Он осторожно пробирался по каменным пирсам, почти не отрывая глаз от махины корабля. В янтарном свете гравитационных генераторов тени от нижних башен медленно перемещались: порывы зимнего ветра покачивали корабль, притянутый к пирсам паутиной изумрудных якорных лучей. Едва видные точки аварийного освещения выделяли входные люки.

Звездолеты Т-класса уступали обычным эсминцам в размере, да и в красоте, можно сказать, тоже. Зато скрытые под угловатыми бронелистами корпуса четыре кристалла Шелдона и два мощных антигравитационных генератора давали суммарную тягу, по меньшей мере в три раза превышающую таковую у любого другого корабля такого размера. Это давало кораблю фантастические возможности ускоряться в досветовом режиме полета — а патрульные корабли обычно и не выходят в гиперпространство. И каждый ирал корпуса говорил о мощи. Верно, эта посудина не отличалась особой красотой, но в руках хорошего капитана могла — и еще как! — поспорить с лучшими судами Облачников. Угловатый корпус «Свирепого» представлял собой веретено трехгранного сечения, напоминающее причудливые сабли воителей-фуррогов из сектора К'типш. Заостренный, как игла, нос тянулся примерно на четверть длины корабля, затем корпус плавно расширялся, здесь находилась носовая башня «А» с длинным стволом 144-милли-иралового разлагателя. За башней возвышалась хмурая трехэтажная надстройка командирского мостика, накрытая, как теплицей, прозрачными панелями экранов гиперполя (необходимых для обзора в режиме сверхсветового полета), заметных только по отсветам бледного рассвета в лужицах растаявшего на них снега. Выносные крылья мостика нависали над палубой по обе стороны от надстройки. Массивные шары на их концах заключали в себе станции управления огнем семи башен главного калибра. Расположенная примерно посередине оболочки гиперэкранов стройная мачта венчалась куполом антенны КА'ППА-связи, позволявшей в силу причудливых эффектов тревисовой физики практически мгновенно устанавливать связь как в досветовом, так и в сверхсветовом режимах полета на огромных расстояниях.

За мостиком примерно на треть длины корабля тянулись торпедные палубы с размещенными по бокам тупорылыми ботами — по два с каждой стороны. На плоской крыше красовался пятитрубный торпедный аппарат. Палубы служили для размещения ремонтных мастерских, необходимых при длительном патрулировании — основной боевой задаче, ради которой строился «Свирепый» и однотипные с ним суда; там же хранились торпеды. За надстройкой, в самом широком месте палубы, размещались башни «W» и «X» со 144-миллиираловыми разлагателями.

Кормовая часть «Свирепого» также заканчивалась заострением. Из справочников в академии Брим знал, что корма имеет в длину 97 иралов, а в высоту — только 21. Если не считать четырех круглых отверстий диаметром в три с половиной ирала, поверхность кормы была абсолютно гладкой. Каждое отверстие — сопло кристалла главного хода — было в настоящий момент закрыто от воздействий атмосферы Гиммас-Хефдона круглыми защитными створками.

О размещении нижних палуб снаружи нельзя было судить; заметны были только еще четыре башни со 144-миллиираловыми разлагателями: те, что располагались по левому борту, обозначались «В» (носовая) и «Z» (кормовая), те, что по правому, — «С» и «Y». С обеих сторон на крыльях мостика красовались авалонские иероглифы: Т-83.

Сказать, чтобы все эмоции Брима сводились к восторгу, было бы преувеличением — даже при всей своей суровой красоте корабль впечатлял не так, как крейсера или линкоры, исполинские туши которых виднелись на горизонте. Не величественный боевой конь, но рабочая лошадка. Брим вздохнул и напомнил себе, как ему повезло, что он попал хотя бы на такое судно; мало кому из карескрийцев вообще удалось вырваться из шахт и копей.

Пока он стоял так, глядя сквозь пургу на свой корабль, в надстройке напротив трапа, переброшенного на пирс, распахнулся люк. Из него появился рослый звездолетчик, постоял, привыкая к морозу, и поплотнее запахнул свой форменный плащ. Потом сунул руки в люк и вытащил швабру.

— Закрой ты чертов люк, Барбюс! — крикнул кто-то изнутри.

— Есть, мэм! — Послышался лязг захлопывающегося люка. Огромный звездолетчик пожал плечами, включил швабру и принялся сметать с палубы снег — как раз вовремя, чтобы столкнуться на верхней ступеньке трапа с Бримом и плывущим за ним чемоданом. Прежде чем вахтенный заметил его, швабра швырнула изрядную порцию снега прямо на ноги Бриму. Только тогда человек с крайне удивленным видом поднял глаза.

Брим улыбнулся. Чего-чего, а такой встречи на борту своего первого корабля он никак не ожидал.

— Доброе утро, Барбюс, — произнес он так невозмутимо, как только мог. Барбюс обалдело вскинул руку в приветствии, выпустив при этом швабру. Та не упустила возможности швырнуть снег в лицо и на мундир Брима, после чего устремилась к краю палубы, за которым поблескивала вода. Барбюс и Брим машинально рванулись за ней и, столкнувшись, чуть не сбили друг друга с ног. В последний миллитик Бриму удалось-таки схватить урчащую машину и спасти ее тем самым от неминуемой гибели. Он выключил ее, получив в лицо последний заряд снега и пыли — по счастью, большая часть мусора попала все-таки в воду, — и осторожно протянул ее также изрядно запорошенному вахтенному.

— О… ах, благодарю вас, сэр, — мрачно отозвался Барбюс. Брим сдержался.

— Это мелочь, Барбюс, — произнес он, сплюнул в воду попавшие в рот каменные крошки и шагнул влево, к люку. Барбюс сделал шаг вправо в стремлении пропустить его. Чуть не столкнувшись с ним, Брим поспешно шагнул вправо — одновременно с тем, как тот шагнул влево. Снова шаг влево — и Барбюс, в глазах которого читался уже откровенный ужас, опять невольно заступил ему дорогу.