Слово рыцаря тьмы - Петр Мамченко

Такие сущности если и требовали плату, то весьма умеренную, часто их вполне устраивал обратный переход. Они тоже бывали опасны, но именно этим и полезны. Молодой волхв дважды присутствовал при таком ритуале, и был уверен, что всё получится. Не хватало только знания нескольких незначительных мелочей, некоторых тонкостей, о которых учитель не успел поведать.

На облюбованном заранее месте под сенью древнего дуба, вдали от человеческих троп и взоров, юный волхв тщательно очистил и утоптал площадку голой земли. С помощью изогнутого орехового прута убедился, что на три шага вниз нет ни текучей воды, ни обладающих силой камней, ни крупной жизни. Острым колышком начертал на земле три пересекающихся овала, стараясь, чтобы глубина линий везде была одинакова.

Ровным слоем насыпал в нацарапанные линии крупного белого песка, перемешанного с измельчённым свинцом. В образовавшийся по центру фигуры шестиугольник волхв плеснул ароматного вина, а в выступающие окончания овалов, последовательно от обращённого к дубу и в сторону сердца — морской воды, кусок смолы, белого пепла, каплю своей крови, медвежьей желчи и птичьего помёта. Из одного из поясных мешочков он небрежно извлёк несколько отшлифованных кварцевых кубиков и швырнул их в центр построения. Силы, уже отчасти пробудившиеся, увлекли кубики к углам шестиугольника и на две трети втянули под землю. Волхв извлёк из котомки тщательно укутанный в шкуру зубарь-зверя берестяной туесок и аккуратно плеснул из него густой бурой смесью на каждый из кубиков.

Состав этой вязкой жидкости знал каждый волхв, но сам приготовить не мог, поскольку смесь вспыхивала от одного присутствия одарённого. Именно так и находили волхвы себе учеников, людей, в чью кровь щедрые боги вложили небесный жар, позволяющий призывать разлитые в мире силы.

Чародей отошёл к дубу и прижался к нему пылающим лицом. Древнее дерево, как всегда, наполняло спокойствием и уверенностью. Если бы только учитель был жив и помогал советом… Он побаивался своего грозного наставника, временами даже втихую ругал его. А когда взметнулись языки погребального костра, вдруг понял, что уважал и любил старика, как отца. Нет, куда больше, чем отца, когда-то безропотно отдавшего одарённого отрока в учение мудрецу, и тут же забывшего о сыне.

Волхв тяжело вздохнул и вернулся к работе с новым рвением.

Руки сами делали работу, не ожидая поддержки от смятённого ума. Подготовить обереги. Призванный может быть наделён каким-то необычным даром или просто слишком силён. Посадил на ветку защитника крови — куклу, сплетённую из соломы и собственных волос, за пазуху сунул хранителя плоти — высушенный панцирь рака, расписанного собственной кровью и горной желчью. На голову надел оберег духа и разума — конопляную верёвку, с нанизанными на неё, как бусины, железными кольцами и клыками лесного хозяина.

Взвились и вновь опали огненные столбы после небрежного взмаха рукой над ограничивающими камнями. Завитки дыма поднялись и упёрлись в густую листву старого дуба, раскидистыми ветвями полностью перекрывшего небо над этим местом. А затем воздух в шестиугольнике как будто выцвел и помутнел, постепенно темнея и тяжелея, пока магическое построение не заполнилось беспросветным мраком. Дверь во тьму распахнулась.

Волхв уселся поудобнее и простёр свой разум во мрак. Требовалась вся воля начинающего чародея, чтобы не поддаться панике, когда безбрежное море тьмы заполонило внутренний взор, окутало обжигающим холодом. Отчего-то приходилось всё время себе напоминать, что реальное тело находится в тепле и безопасности в твёрдом мире.

Это было последней ясной сценой. Дальше была пляска пламени на камнях и нечёткий, текучий силуэт какой-то странной твари, чей странный шипящий голос вызывал неприятное биение в ушах. И отвратительное чувство поражения, так как существо с первых же минут заявило, что ничем не способно помочь, в этом мире ему даже дышать трудно, а уж сражаться — вообще не под силу.

По всем писаным и неписаным правилам, вызвавший должен был отправить гостя обратно — но молодому волхву просто не хватило сил. Слишком щедро он заклинал в последние дни амулеты и обереги для дружины князя, слишком много вложил в этот призыв. Теряя сознание от слабости, молодой волхв сделал то единственное, на что был ещё способен — швырнул серебряную монету в центр построения, прерывая ритуал и выбрасывая сущность из мира обратно во мрак. Слишком опасно оставлять незнакомую тварь без присмотра. Он сделал лучшее, что мог для своего мира, и утратил сознание от слабости, ещё успев услышать тревожный свист рака оберега.

Исполненный ненависти глас твари настиг его и в беспамятстве: "Ты презрел законы бытия, чародей, и выбросил меня во тьму, где мне, не оставившему потомства и не ведающему тёмных путей, не жить. Ты погубил мой род по своей прихоти. Так прими взамен дар, что отныне станет твоим проклятьем. После моей смерти ты и всё твоё потомство примете титул младших боевых лордов сферы власти Цьяхимлетонг, и будете вы открыты для вызова, как ранее мой несчастный род. В час, когда тебя увлечёт зов, вспомни обо мне, и прокляни так же, как я проклинаю тебя сейчас!"

А затем была жгучая боль в груди и волны ужаса, паника, заставляющая мгновенно проснуться, лишь краем сознания понимая, что это чувства принадлежат давно умершему волхву, но, тем не менее, заставляющие немедленно нестись в туалет, чтобы конфуз не приключился в постели.

Неприятный сон, тревожащий. А в дополнение ко всему, настолько реалистичный и запоминающийся, что в первые минуты после пробуждения не сразу поймёшь, что это произошло не с тобой.

Как будто не только память предка волхва, но и страх его, и вина передались через поколения, просочились сквозь время и пространство. Как будто Димке есть дело до моральных терзаний разгильдяя-пращура, жившего тысячу лет назад! Или больше?

Правда, родители теперь были непривычно терпеливыми и заботливыми, что бывало полезно, но чаще доставало до самых печёнок. В конце-то концов, он жив и здоров, и бесследно исчезать пока не торопится!

Изменилось ещё кое-что. Понемногу, по крохе, потомок чародея стал замечать и понимать больше обычных людей. Как будто Димка всё время жил в тяжёлой, плотной кожуре, мешающей видеть, слышать и даже дышать, но надёжно защищающей от мира. Теперь он легко видел истинные чувства и раскрывал скрытый смысл слов. В одночасье изменил мнение о многих одноклассниках и знакомых. Слишком многие друзья держали за пазухой камень, признанные лидеры тусовок в новом свете выглядели моральными уродами, а приблатнённые шпанята в половине случаев оказывались закомплексованными и робкими цветами жизни, грубостью отгородившимися от недоброго мира.

Доброжелательное "здравствуй" нередко могло означать "да пошёл ты!" или даже "чтоб ты сдох!", а мимолётное "привет" могло поразить и согреть искренней сердечностью. Строгий сухарь физик, которого он побаивался, оказывался очень неплохим мужиком, а развесёлый красавец физрук плевать хотел на учеников, и крутил роман сразу с двумя одноклассницами Димки, причём одной из них уже обеспечил аборт.

К этому было невозможно привыкнуть, приходилось просто учиться жить с новыми способностями. Мало кто из людей любит, когда их видят насквозь, отвечают на незаданные вопросы и правильно понимают дежурные фразы. А всяких там правдолюбов, с первого взгляда распознающих и не приемлющих любую ложь, просто ненавидят! Маленький ритуальный обман — веками сложившийся обычай, и противостоять ему — что плевать против ветра.