Вероятно, дьявол - Софья Асташова

Думаю о том, как вы ходите.

Выбираю последний:

– Думаю о том, как вы ходите.

– И как же я хожу? – лягушачий рот растягивается в удивлении.

– Так красиво… Величественно, как рок-звезда! – смотрю снизу вверх и, довольная, упиваюсь своей находчивостью.

На груди он носил две звезды. Одна – маленькая на тонкой цепочке. Другая – большая и тяжёлая, грубо отлитая из серого металла. Эта, большая, звонко и ритмично стучала мне по зубам.

– Глупая ты, Соня, фантазёрка!

Глава 1. Замухрышка

На полу валяется забытая пустая коробка из-под затёртой кассеты с печатью видеопроката. Киноплёнка про мужчину и женщину в удаляющемся по маршруту троллейбусе. Он купил ей билет, спас от злобной кондукторши, а она одарила его взглядом из рая. Их история закончится плохо. А наша?

О том, что ответы нужно придумывать заранее, я узнала почти сразу. Он задаёт вопросы и ждёт: «О чём ты думаешь? Что ты хочешь?» Вопросы вроде самые простые и одновременно – самые сложные. Не дай бог ответить «Не знаю»! Сатанеет. Звереет. Ненавидит.

– Если ты не знаешь, чего хочешь, значит, не хочешь быть со мной.

– Хочешь, чтобы я тебя трахнул? Как банально, но большего я от тебя и не ожидал. Если хочешь, чтобы тебя кто-то трахнул, выйди на дорогу, останови тачку, там какой-нибудь пацанчик тебя трахнет.

А он не для этого. Он – бог секса. Самый изощрённый, самый что ни на есть опытный, самый трепетный и самый требовательный – самый лучший. Ну а ты кто? Ты никто, серая мышь. Замухрышка.

– Соня, ну чего ты такая замухрышка?

Самым настоящим счастьем было слышать, как он называет меня по имени. Но это не тот случай, когда можно, вздохнув как старый верблюд, отмолчаться. Нужно отвечать, и хорошо бы иметь ответ наготове, но в этот раз я и рта открыть не успела.

– А может, она лесбиянка? – спросил любимый ученик и помощник Профессора – Боря, а для нас – Борис Дмитриевич. Он мог говорить и делать всё, что вздумается.

Я улыбалась. Вот-вот начнётся веселье – разговор двух неотразимых мужчин. Мне можно просто молчать. Профессор заинтересованно развернулся к молодому коллеге, закинув руку на спинку дивана, и с удовольствием растянул улыбку:

– Да нет, не лесбиянка.

Борис в свойственной ему манере выпендриваться, как пятилетний Моцарт, боролся до конца:

– А ты откуда знаешь?

Он был единственным среди нас, кто мог позволить себе с досадой в голосе обращаться к Профессору на «ты».

– А тебе всё скажи! – Мастер потянулся к холодному пиву, а я едва не рассмеялась от облегчения.

Пока они беседовали, тихая официантка с лжевьетнамским лицом поставила на стол три бокала пива по акции – три по цене двух. Угадайте, кто берёт два? Ему весело. Он прекрасен. Лысый довольный божок.

Вы бы обиделись? Я почему-то обижалась только на Борю. Лесбиянкой я не была, а вот замухрышкой – вполне. На курсе по зарубежной литературе мы проходили «Божественную комедию» Данте. Профессор предложил написать сочинение на тему «Любовь Данте к Беатриче Портинари».

– Представьте женщину, похожую на Беатриче, сейчас, в наше время? Как она выглядит?

Я представила – ни больше ни меньше – себя и написала: «Она была хороша удивительной старинной красотой – такие лица встречаются на иконах и картинах старых мастеров. Только поэту дано постичь её красоту:

Надмение и гнев пред нею тает.

О донны, кто её не восхвалит?»[3]

Я была посредственностью с амбициями провинциалки, пока не встретила бога секса, пока он не открыл мне глаза на борьбу периферии и центра.

– Ты не секси. Значит – замухрышка.

На втором уроке мы выучили – девушки делятся на секси, замухрышек и лесбиянок.

После семинаров по средам мы ходили во вьетнамское кафе. Не помню, как оно называлось. Просто «Вьетнам». Я дала название месту, которое хотела присвоить. «Вьетнам» был только моим, с мятно-зелёными стенами и туалетом, спрятанным за пёстрой шторкой. А за окном всегда рано темнело. Я не смотрела в окно, просто знала, что там темно. Как говорил Мастер: «Уют – это всегда усилие». Под тёплым светом лампы мне было уютно, как тасманскому дьяволу в саванне близ пастбищ острова Маккуори. В кафе приходило много посетителей, но никто не оставался так долго, как мы. А я до сих пор сижу там и веду счёт наших встреч, чтобы пальцев на руках не хватило, чтобы знать, что причастна. Я придумала, как мне казалось, хитрость – ходила не только со своим курсом, но и с младшим – по средам и вторникам. Смешная хитрость идущих на смерть. Ave, Caesar, morituri te salutant[4].

Деревянная вешалка на фигурных ножках ломилась под весом наших одёжек. Похожая на взрослую пальму, она таила угрозу, от которой режет глаза, как от солнца. Ты не выберешься, даже не думай, не сбежишь – не пытайся. Мы уйдём только вместе. Моё пальто погребено глубоко под ворохом чужой одежды. Конечно, можно сбежать без него, но кому такое придёт в голову? Пока куртка Профессора висит на самом верху, как призовой орех, никуда ты не денешься. Мы все здесь, чтобы его развлекать. А если всё-таки в отчаянном порыве ты осмелился и изловчился, извлёк пальто, пока за столом велась оживлённая беседа, Профессор беззаботно смеялся и казалось, будто ему всё равно, что за мышь копошится в тряпках. Ты откашлялся, чтобы деликатно попрощаться, не привлекая особого внимания.

– Куда это мы собрались?

– Простите, мне надо… – говоришь ты настолько тихо, как только можно произнести эти слова.

– Что ты там мямлишь? Садись. Ну посиди ещё немного, мы тоже скоро пойдём.

И ты сидишь в пальто, потеешь на краешке дивана, не решаясь двинуться ни туда, ни обратно. Но, к счастью, до этого ещё далеко – мы ещё в пути. Около шести заканчивается семинар, а на самом деле – когда Профессор проголодается. Он раньше всех покидает здание Школы, пока мы пробиваем пропуски на охране и проходим через турникет.

– До свидания, Рудольф Рамазанович! – я любовно прощаюсь с охранником, две буквы «р» в имени которого роднят его с Профессором.

– Никого не ждём – дорогу все знают, – бросает Профессор.

Он не любит ждать, не ждёт зелёного сигнала на светофоре – перед ним уже маячат зелёным стены «Вьетнама».

Когда мы заходим в кафе, никто не садится. Детки переминаются с ноги на ногу, шарят по карманам, извлекая, как взрослые, телефоны и кошельки.