Я был там: история мальчика, пережившего блокаду. Воспоминания простого человека о непростом времени - Геннадий Чикунов

До войны поселок был окружен хвойными лесами. И лес, почему-то, называли лесопарком. И он действительно был похож больше на парк, чем на лес. Огромные вековые сосны и ели окружали поселок с трех сторон, обдавая его целебным запахом хвои, а в летнюю жару к этому аромату прибавлялся еще и запах смолы. Земля была усеяна толстым слоем опавших с деревьев иголок, и ходить по ней было мягко и приятно, словно по дорогому пушистому персидскому ковру. Несмотря на запреты родителей, мы, в то время дети, любили поваляться на этих мягких, душистых иголках, за что каждый раз получали нагоняи. Родители боялись, что мы, валяясь на земле, можем простудиться.

Как известно, все электростанции стараются строить на берегу каких-то водоемов. Ленинградская 8-я ГРЭС не была исключением из этого правила и была воздвигнута на берегу реки Невы. Соответственно, и поселок, где жили работники, обслуживающие ГРЭС, был построен на берегу полноводной, глубоководной, своенравной, во многом не похожей на другие водоемы реке – красавице Неве. Великой эту реку назвать нельзя потому, что вся ее длина составляет 74 км. В отличие от других рек, которые начинают свой бег с болотцев и маленьких ручейков, Нева с самого своего истока вытекает из самого крупного озера Европы – Ладожского, глубины которого в некоторых местах доходят до 225 м, широкой и глубоководной рекой устремляется к Финскому заливу, преодолевая это расстояние где-то за 14–15 часов. В районе Ленинграда Нева разделяется на несколько рукавов, образуя дельту.

В ОТЛИЧИЕ ОТ МНОГИХ ДРУГИХ РЕК, В НЕВЕ НАБЛЮДАЕТСЯ ДВА ЛЕДОХОДА: ПЕРВЫЙ – НЕВСКИЙ И ВТОРОЙ – ЛАДОЖСКИЙ. Первый, Невский ледоход проходит почти незаметно: после небольших подвижек целые ледяные поля сначала раскалываются на отдельные островки, которые, как бы нехотя, отправляются в недалекое плавание, по пути ускоряя свое движение, островки раскалываются на отдельные льдинки самой причудливой формы и спокойно, без лишнего шума, уплывают с насиженных за зиму мест в сторону моря.

Ладожский, в отличие от Невского, спустя 10–15 дней, словно убедившись, что путь к морю свободен, врывается в Неву с шумом и скрежетом огромными льдинами, иногда целыми полями с какими-то шалашами и другими непонятными постройками. Во время такого ледохода частенько на берегу Невы можно было видеть толпы людей, с любопытством наблюдавших за огромными льдинами, которые то налезали друг на друга, образуя огромные айсберги, то наползали на берег с каким-то скрежетом и шипением. Особо отчаянные подростки пытались вскочить на ближайшие к берегу льдины и прокатиться на них, за что получали от взрослых нагоняи и подзатыльники.

По каким-то труднообъяснимым причинам в это время почти всегда происходило похолодание. После прохождения льда наступали теплые дни.

Сколько людей проживало в то время в поселке, я не знаю, но, судя по количеству домов и улиц, можно предположить, что где-то около 10–15 тысяч. Главными жилыми постройками являлись пять трехэтажных и один четырехэтажный дом, которые ровными рядами, словно шеренги солдат, выстроились в нескольких сотнях метров от берега Невы. Первый недалеко от берега, а остальные пять, глядя друг другу в затылок, устремившись в глубь территории поселка. Кроме шести каменных, были еще двух– и одноэтажные деревянные дома. Вокруг поселка Невдубстрой располагались небольшие рабочие поселки, которые именовались по номерам: рабочий поселок № 1, рабочий поселок № 2, рабочий поселок № 3 и т. д. Жители этих рабочих поселков в основном добывали торф для электростанции, а также выращивали продукты сельского хозяйства. Если жители основного поселка занимались выработкой электроэнергии при помощи турбин, которые неустанно крутились круглыми сутками, снабжая Ленинград в то время очень дефицитной продукцией – электричеством, жители рабочих поселков способствовали этому, снабжая ГРЭС топливом, а население продуктами. Благодаря близости такого мощного промышленного центра основное снабжение осуществлялось из Ленинграда, как по реке, так и по железной дороге. В поселке фактически было два вокзала, которые соединяли его с городом: один непосредственно в поселке, поблизости от электростанции, второй – на правом берегу Невы, куда можно было попасть при помощи небольшого пароходика, который регулярно курсировал от одного берега к другому. Если нужно было попасть на Московский вокзал г. Ленинграда, то отъезжали с вокзала, который был расположен в самом поселке. Если на Финляндский, то садились на поезд с вокзала за рекой.

Кроме электростанции, где трудилась основная масса населения, в поселке были большой автомобильный гараж, хлебозавод, целая сеть торговых учреждений и учреждений общепита, школа, больница, летний и зимний кинотеатры, стадион с гаревой дорожкой, что в то время для подобных поселков было роскошью. В лесопарковой полосе была оборудована зона отдыха с лодочной станцией, с различными развлекательными аттракционами для людей самых разных возрастов. Мне особенно запомнился аттракцион «Гигантские шаги», где со столба свешивались толстые канаты с петлями для сидения на концах. Засунув одну ногу в петлю, можно было разбегаться и крутиться вокруг столба нескольким человекам одновременно. Этим аттракционом могли пользоваться даже мы, в то время бывшие еще детьми. Особенной популярностью пользовалась парашютная вышка, около которой всегда была толпа любопытных зрителей и болельщиков, болевших за смельчаков, решившихся спрыгнуть с парашютом с этой огромной высоты. Приземлившихся с парашютом зрители встречали аплодисментами и одобрительными возгласами, а неудачников, спускавшихся с вышки по лестницам обратно на землю, улюлюканьем, свистками, насмешками и не очень лицеприятными эпитетами. Рассказывали, что даже я, еще не умевший говорить как следует из-за малого количества лет, кричал вслед неудачникам: «Дяденька стьюсил, стьюсил!»

По выходным и праздничным дням в «Ракушке» – так называли летнюю эстраду, которая действительно была очень похожа на морскую раковину, – играл духовой оркестр, выступали самодеятельные и профессиональные артисты из г. Ленинграда. Недалеко от летней эстрады располагалась танцевальная площадка, где по вечерам в хорошую погоду звучала как оркестровая, так и инструментальная танцевальная музыка, исполняемая местными гармонистами и баянистами.

Впервые в жизни я услышал настоящую живую музыку именно в этом лесопарке. Интерес к музыке у меня появился, можно сказать, с пеленок. Рассказывают, что, когда я был еще грудным ребенком, стоило только заиграть по радио какой-то музыке, прекращались с моей стороны все капризы, и я мог лежать молча целыми часами, навострив уши, сверкая черными глазищами из стороны в сторону, словно ища источник звучания. Судя по такому поведению, можно предположить, что в это время я забывал о голоде, каких-то болях и мокрых пеленках. Будучи уже на несколько месяцев взрослей, когда я начал делать первые неуверенные шаги и меня стали брать на прогулки в лесопарк, заслышав звучание духового оркестра, я вырывался из рук и, не умея еще говорить, всеми доступными мне способами показывал, что мне нужно быть там, где звучит музыка. Говорят, что однажды родители каким-то образом не уследили за мной, и я, заслышав музыку, пустился ползком в сторону игравшего духового оркестра, перемазавшись в грязи и масляной краске. После такого марш-броска белоснежный праздничный костюм восстановлению не подлежал и исчез куда-то навсегда из моей жизни. Не зря говорят, что искусство требует жертв. В моей жизни это была первая жертва ради него.