Плата за одиночество - Бронислава Вонсович

— Неожиданно это просто, — ответила я ей. — Да и все равно, от того, что я соглашусь сейчас, ничего не изменится, ведь к работе я смогу приступить только через несколько дней.

— Я бы хозяйке сказала, что она может никого больше не искать. — Фраза прозвучала столь невинно-фальшиво, что я сразу догадалась, с кого возьмут деньги за мое трудоустройство. — Но учти, ты ей можешь и не подойти, она инора очень придирчивая. Если тебя не возьмет, то и квартиру оплачивать тебя никто не обяжет. — Она презрительно на меня посмотрела, фыркнула и добавила: — Твоей зарплаты с этой уродской фабрики не хватит. Слушай, ну чего тебе не нравится, в самом деле? Ничем не рискуешь. Не возьмут — попрешься на фабрику, возьмут — снимешь у меня квартиру. И все.

Все это выглядело очень заманчиво, так и тянуло согласиться. Но ведь была еще Регина. Регина, которая мне была как сестра, с которой у нас были планы и которая тоже вскоре должна была покинуть приют. Вместе выживать намного легче, пусть и в менее комфортных условиях, чем мне сейчас предлагают.

— Я подумаю, — наконец ответила я.

— Подумает она! — Сабина просто поперхнулась возмущением. — Другая бы за такую возможность ухватилась сразу, да еще благодарила бы не умолкая.

— Но пришла-то ты ко мне, а не к кому-то другому, — резонно возразила я.

— Да нет у меня больше знакомых, чтобы Дар был, физиономия не страшная, да еще болтать не любила, — честно призналась наконец Сабина. — Я хозяйке пообещала, что найду кого, но не так-то это просто оказалось. А она уже злиться начинает.

— И очень злится? — как бы между прочим поинтересовалась я.

Все же характер потенциальной работодательницы — вещь немаловажная. Что нас ждет на фабрике, мы прекрасно знали — все-таки несколько раз в неделю по четыре часа отрабатывали, так что неожиданностей там быть не должно.

— Да нет, что ты, — Сабина заулыбалась и рукой махнула, чтобы показать несерьезность моего опасения. — Это я так, для красоты речи. Нормальная она, лишний раз голос не повысит.

— А условия ухода оттуда какие? — все же решила спросить я.

— Да как везде, — она удивленно приподняла брови, подщипанные и чуть подкрашенные, — кровью расписываться тебя не заставят, магическую клятву давать тоже не нужно.

— Хорошо, я подумаю, — повторила я.

Сабина вздохнула, она поняла, что сегодня от меня больше ничего не добьется.

— Тогда я скажу, что ты согласилась, — неожиданно заявила она. — Если решишь отказаться, скажу хозяйке, что ты передумала. Тебя когда выпнут?

Слово «выпнут», которое она использовала уже второй раз, не очень подходило для момента выхода из приюта. Сестры-монахини стремились сделать его наиболее безболезненным — нам вручался набор вещей на первое время и часть денег, заработанных за это время на фабрике. Меньшая, конечно, большая шла приюту. Кроме того, давали еще направление на фабрику. В других приютах, по слухам, и этого не было. Дорос до определенного возраста — и до свидания. Что там с тобой за воротами произойдет, никого не волнует. С другой стороны, задержаться даже на лишний час нам тоже не давали. Прощание происходило сразу после завтрака без оркестра и салюта.

— Через два дня, — ответила я ей.

— Тогда я забегу через два дня, — довольно сказала Сабина. — А если не забегу — значит, уже нашли кого на это место.

Ушла она сразу, ни о чем больше говорить не захотела, хотя вопросов у меня было множество. Наверное, дай я ей твердое согласие, она бы по-другому отнеслась. Но я хотела сначала обсудить все с Региной. Поговорить нам удалось, лишь когда мы оказались в спальне, где, кроме нас, было еще очень много разновозрастных девочек. Пока все укладывались, перешептывались и постепенно засыпали, я рассказывала Регине о предложении Сабины и о том, почему при всей кажущейся выгоде мне не хочется на него соглашаться.

— Она права, — шепнула Регина. — Где тебе еще такое место предложат?

— Но мы же вместе хотели, — напомнила я.

— Так и будем вместе, — оптимистично заявила подруга, даже чуть повысив голос для убедительности. — Просто попытаемся найти работу не в такой заднице, как эта фабрика.

Я посмотрела на нее с осуждением. Регина иной раз позволяла себе слова и выражения, за которые нас нещадно наказывали — наотмашь били по губам, а особо провинившихся изредка даже пороли. Занималась этим сестра Тереза, женщина лет пятидесяти, плотной комплекции, с вечно сжатыми в куриную гузку губами. Это даже доставляло ей удовольствие, особенно когда жертва начинала плакать и умолять бить не так сильно. Остальные сестры были более снисходительны к детям, но эта…

— Что ты так на меня смотришь? — прошептала Регина. — Задница, она и есть задница, разве не так? По-другому и не скажешь. Все равно нас сейчас никто не слышит. Можно, конечно, высокомерно сморщить аристократический носик и сказать: «Это место работы не очень-то хорошо», но смысл? Суть от этого не изменится.

Да, здесь она была права — работницы фабрики жили, мягко говоря, не очень богато. Многих это устраивало, и они ничего не пытались изменить. Из всех, кто вышел из нашего приюта за последние два года, только Сабина там не задержалась. Рискнула, ушла и неплохо устроилась. Может, и мне попробовать?

— Соглашайся, — продолжала уговаривать меня подруга. — Что ты теряешь? Фабрику? Так туда в любой момент прийти можно, и возьмут. Можно подумать, там у них за место дерутся.

Фабрика меня и саму не привлекала. Но не менее важным казалось другое…

— Не нравится мне Аккерман, — честно сказала я Регине. — И все, что от нее идет, — тоже не нравится. Мне же с ней работать рядом придется и жить в квартире, которую она уже под себя подстроила.

— Перестроишь, — оптимистично заявила подруга. — И совсем необязательно, что работать рядом с ней придется, скорее всего, по очереди будете отбывать. Не понравится — уйдешь. Что решила-то?

— Давай спать. У меня впереди еще два дня, чтобы обдумать, — вздохнула я.

Регина замолчала, но ее глаза выразительно поблескивали в темноте, выдавая, что вот прямо сейчас она уже начинает строить планы. А если подруга за что-то бралась, то одними планами она не ограничивалась, а пыталась их немедленно воплотить. Так что за эти два дня она меня непременно уговорит. Впрочем, я и сама была склонна согласиться. Вполне возможно, что поселившееся внутри меня нежелание принимать помощь Аккерман — лишь дань привычке приютского ребенка никому не доверять, а на самом деле ей от меня ничего не нужно, кроме денег за неудачно снятую квартиру. Потом мне пришло в голову, что могут найти подходящую девушку и без меня, и тогда все решится само. Так что я просто положилась на судьбу. Придет Сабина через два дня — схожу с ней, хоть посмотрю, где работать предлагают, не придет — значит, не судьба.

Утром в день моего рождения дежурная монахиня прочитала в столовой прочувствованную речь о том, что они отпускают меня со слезами на глазах и болью в душе и даже представить не могут, как дальше приют сможет без меня существовать. Фразы были гладкие, красивые и точь-в-точь такие же, какие были обращены ко многим девушкам до меня, так что не приходилось обольщаться мыслями о собственной незаменимости. Распереживалась одна Регина, даже носом шмыгнула, когда думала, что я отвлеклась. Внешне она старалась ничего не показывать, чтобы не расстроить меня окончательно. За прошедшие с прихода Сабины дни все было обговорено по нескольку раз, но все же и у меня комок к горлу как подступил, так и не хотел уходить, грозя разразиться самыми настоящими слезами. Теперь свидания с единственным близким мне человеком ограничивались получасом в неделю — таковы правила приюта, и никто их нарушать ради нас не будет. Радовало, что это ненадолго — каких-то жалких два месяца, и мы снова будем рядом. А к этому времени я устроиться смогу в лавке ли, на фабрике — да какая, в сущности, разница?