Правый - Анатолий Григорьевич Петровецкий

этих людей? Когда варварское размежевание показывали по телевизору, Моше плакал. Это было не отделение от арабов, а скальпирование собственного народа.

Ему ненавистна была даже мысль об отдаче песчинки с родной земли, не то, что «голубиные поцелуи» с убийцами.

– О каком мире в обмен на территории может идти речь, когда враг поставил перед собой одну единственную цель: «Уничтожить, сбросить в море, стереть с карты Ближнего

Востока…!», – продолжал Моше. – Когда я слышу о палестинских террористах, у меня кулаки непроизвольно сжимаются.

– Успокойся, «а идише буденовец», – пытался язвить Лева. – А где справедливость? Ты же не тупой, Миша, чтобы не видеть, как нарушаются права человека.

– Ой, держите меня. Сейчас истеку слезами. О какой справедливости идет речь? О каких нарушениях прав человека? – задыхаясь от возмущения, прокричал Моше. – Эти варвары убивают, взрывают, калечат народ только за то, что он еврейский. Но это не волнует тебя и твое «голубиное племя». Вы разбрасываете «словесный помет», визжа и топая ногами. И ненавидите! Ненавидите собственный народ. Почему вы ненавидите Израиль и живете в нем?! Езжай в свою Винницу и там целуй в зад кого хочешь, сердобольный ты наш. Там не взорвут тебя и не отправят на небеса по кусочкам. Прости. Но как можно понять уродство и дистрофию ваших мыслей? Как можно считать вас соплеменниками?! Сволочи стреляют и откровенно издеваются над нами. А вы не слышите, не видите. Не хотите реагировать. Добравшись до власти, твои «левые» пытаются перекраивать учебные программы в школах, выдумывая несуществующую историю несуществующего палестинского народа.

Подлые предатели!

Моше вставал и садился, разбрасывал руки и сжимал кулаки. Он говорил убедительно, как ему казалось, и не понимал твердолобую позицию Левы. Ему явно не хватало аудитории. Он чувствовал в себе силы просветить весь мир. Но в парке этот мир ограничивался двумя-тремя скамейками. Такую возможность давала РЕКА. Можно было позвонить и высказаться по наболевшим вопросам. Поспорить с ведущим и доказать жене, что он еще что-то может в этой жизни.

Вот и сейчас он сидел у радиоприемника и пытался дозвониться на студию, чтобы высказать свое мнение по обсуждаемой теме в программе Александра Дова. Ему все время мешала внучка Полина. Она хватала трубку и кому-то звонила вместо того, чтобы идти в магазин.

Бабушка составила внушительный список, вычерченный печатными буквами русского алфавита. Полина приехала в страну в трехлетнем возрасте и к языку дедушек и бабушек относилась с прохладцей. Совсем недавно стала проявлять интерес к чтению, но понимала только печатные буквы. Стыдилась этого, так как девочки в классе, приехавшие в ее возрасте в Израиль, умели читать и писать на русском языке. Полина наверстывала упущенное, но результаты заставляли себя ждать. Она не очень хотела идти в магазин и придумывала отговорки. Жена каждые пять минут напоминала внучке о своей просьбе. Полина бегала от зеркала к зеркалу и предлагала бабушке подождать еще немного. Моше долго выслушивал диалог двух поколений, а затем выпалил несколько фраз, которые не оставили внучке никакого выбора. Она еще повертелась возле зеркала, укладывая волосы то в одну, то в другую сторону и произнесла свою любимую фразу:

– Дедушка, ты не должен со мной разговаривать таким тоном.

Сказала, словно вынесла судебный приговор и вышла на лестничную клетку.

Моше еще минут двадцать пытался дозвониться и добился своего. Ему сказали, что позвонят и предоставят эфир в течение получаса. Он включил телевизор. Поиграл каналами. Ничего интересного не нашел и вновь вернулся к телефону. Вдруг за окнами раздался гулкий раскат, похожий на далекий выстрел пушки.

«Что-то упало на стройке», – подумал Моше, но внезапная тревога схватила за горло спокойствие.

Он держал трубку и почувствовал, что она пляшет в дрожащих руках. Встал, походил по комнате. Выглянул в окно и увидел, как люди спешат в одном направлении.

«Куда? Зачем?», – мелькали в голове вопросы, натыкаясь на полное неведение.

Он чувствовал, что дрожат не только руки, но и каждый орган его тела. Подошел к телевизору. Бразильская многосерийная патока выливалась на экран, наполняя комнату

любовной фальшью. Переключил на израильский канал. Он не очень слышал, что говорят, но бегущая строка сообщала о том, что террорист-смертник взорвался возле входа в супермаркет в…

Перед глазами прыгали разрозненные буквы из названия его города. Внезапно появилась картинка супермаркета, забрызгав глаза слезами. Ударив в голове звоном тысяч колоколов. Это был их супермаркет, в который пошла Полина…

Моше потерял равновесие и неловко упал на диван. Из спальни вышла жена, услышав шум в салоне.

– Тебе плохо? – спросила мужа и быстро подошла к дивану.

Перехватив взгляд Моше, она посмотрела на экран телевизора и застыла, бледнея и теряя сознание. Он подхватил ее и усадил на диван. Бегущая строка сообщала о количестве жертв. Глаза смотрели на жуткую пляску букв и цифр, за которыми кровь, разорванные тела, смерть…

– Сволочи!.. Сволочи!.. – слова обжигали мозги. – Убийцы. Нелюди… Суки, поганые…

Моше держал жену за плечи. Она тихо рыдала и что-то пыталась произнести, но не могла. Дрожь пробивала ее тело, словно молнии клубы тяжелых серых облаков.

Звонок телефона вернул Моше в комнату.

– У вас все в порядке? – спросила дочь.

Она звонила с работы, услышав сообщения по радио.

Моше не знал что ответить. Голос ушел вглубь, превратясь в придыхания и вздохи.

– Что случилось? – кричала в трубку дочь.

– Послушай… – выдавил Моше. – Послушай…

В трубке замолчали. Телефонные гудки размеренно долбили ушные перепонки, не совпадая, с бешено пульсирующей кровью в висках. Он держал трубку в руках и машинально повторял: «Алло… алло… алло…»

Слова тонули в вязком болоте сознания, цепляясь за коряги мыслей. Вспышки надежды гасли с такой же скоростью, как и появлялись. «Надо бежать», – загоралось в голове. – «Надо искать». Экран телевизора казался кровавой раной. Хотелось закрыть ее своим телом. Обработать, перевязать…

Дверь открылась и в комнату вбежала Полина. Она растерянно смотрела на дедушку и бабушку.

– Что случилось? – спросила внучка и подбежала к Моше. – Деда, что случилось? Мне мама позвонила и сказала, что вам плохо.

– Ты была в магазине? – тихо спросил Моше.

– Еще нет. Я встретила Даниэлу, и мы разговаривали. Вы из-за этого расстроились? Я сейчас пойду.

Жена сорвалась с дивана, словно ею выстрелила батарея пушек.

– Нет, я сама пойду,– выдохнула она и начала целовать внучку.

Моше отошел к окну, сердце лизала тупая боль, дышать было трудно. На грудь словно упала тонна металла.

«Больше никогда не буду повышать на нее голос», – промелькнуло в голове. Он подошел к растерявшейся Полине и нежно поцеловал в голову.

Зазвонил телефон. Моше машинально взял трубку.