Моя Америка - Алекс Войтенко

прихватить с собой не только в качестве сувениров с «Морской жемчужины» но и взятых в вагоне, принадлежащем адмиралу, и которые чудом сохранились, за время долгого пути. Я пересчитал имеющуюся у меня наличность, и тут впервые заметил, что доллары, которые я получил на сдачу в таможенном терминале, отличаются от тех, что набрал на судне, и ранее в вагоне адмирала. Некоторое время я разглядывал полученные от таможенника купюры, сравнивал их с теми, что имеются у меня, и потихоньку мое настроение скатывалось все ниже и ниже к половому плинтусу. Не думаю, что таможенник меня обманул, вручив фальшивые купюры, тем более, что я ими расплачивался и в такси, и с администрацией отеля, и никто не высказал ни малейшей претензии.

С виду они были можно сказать совершенно одинаковыми, если только не вглядываться в то, что было на них написано. И вот здесь-то и таилась ошибка. Все доллары, которые я получил в вагоне адмирала, и насобирал на «Морской жемчужине» были на английском языке. А те, что я получил здесь, на немецком. Меня это очень удивило, и потому захотев разобраться в этом вопросе, я спустился вниз и задал этот вопрос администратору. Мой вопрос на эту тему, не вызвал никакого удивления с его стороны.

— За это стоит поблагодарить нашего соотечественника. — Произнес он. — Фредерика Муленберга. Благодаря ему, вся страна говорит на немецком, чему я очень рад. Честно говоря, я не помню, когда это произошло, но точно достаточно давно. Вам лучше обратиться по этому вопросу к специалисту. Если это вас так интересует.

Вернулся в номер, я в слегка расстроенных чувствах. Еще бы, рассчитывая быть здесь если и не миллионером, то кем-то близким к этому понятию, сейчас я потерял фактически большую часть своей наличности, только из-за того, что некая сила, перебросила меня не только на десять лет вперед, но и в другую реальность. Разумеется, то, что страна говорит на немецком в некотором смысле удобнее, во всяком случае, для меня. Но то, что вместе с этим изменились и денежные банкноты, привело меня в уныние.

С другой стороны, наверное, все же стоит порадоваться, хотя бы тому, что я вовремя это заметил. Представляю, какой конфуз ожидал бы меня в банке, если бы я не обратил на это внимания. Еще раз, перебрав все имеющиеся у меня купюры, отложил в сторону доллары моего мира, и слегка воспрял духом. Разумеется, это не пятьсот с лишним тысяч, на что я когда-то рассчитывал, а всего лишь чуть больше двадцати, если считать по двойной стоимости фунта. Плюс какую-то прибавку принесут и Марки, и Йены и Песо, найденные на судне, к тому же у меня скопилось порядка двадцати килограммов золота, в слитках, монетах и кое-какой бижутерии. Да и те же фунты приняли на таможне без каких либо проблем, значит и остальные деньги остались неизменными. В общем, так или иначе, я не бедствую. Ну а дальше будет видно.

Поэтому, заказав через администрацию отеля такси, собрал все имеющиеся при мне деньги и драгоценности, за исключением отложенных, и тех что находились в прикладе моего карабина, который решил не трогать, все равно они не действительны здесь, и попросил отвезти меня в городской банк. Им оказался «Northwest Bancorporation» известный банк, основанный, как показала вывеска у входа в здание в 1858 году. Достаточно было сказать встретившему меня, клерку, что хотел бы открыть счет, и арендовать сейфовую ячейку, как меня тут же провели к управляющему. Оформление всех бумаг не заняло много времени. Больше его ушло на то, чтобы понять смысл формулировок представленных мне руководством банка в предложенном договоре. В итоге, практически все имеющиеся у меня ценности, выраженные в монетах, бижутерии, и слитках драгоценных металлов ушли в сейфовую ячейку, а в банке был открыт счет на мое имя, на котором оказалось чуть больше тридцати тысяч долларов. Именно эта сумма появилась после того, как клерк пересчитал, всю имеющуюся у меня наличность, конвертируя собранные на «Морской жемчужине» фунты, марки, иены и песо, в доллары.

После того, как деньги были положены в банк, а я получил в пользование чековую книжку, решил вернуться обратно в отель, чтобы передохнуть и так сказать порелаксировать, устроившись в глубоком кресле с бокалом Гавайского рома и сигаретой. Все же день был довольно суматошным, да и вообще последние дни, я чувствовал себя, как на иголках, не совсем понимая причины волнения. Впрочем, волнения оказались напрасны, и все благополучно завершилось. Устроившись на террасе, примыкающей к моему номеру, в шезлонге, в тени пляжного зонтика, с бокалом рома и сигаретой, я предался воспоминаниям.

Мои здешние приключения, начались с того, что я, каким-то мистическим образом, провалился на девяносто семь лет назад, и оказался в теле молодого человека, болеющего Испанским гриппом. То ли, его молодость, то ли мое внезапное подселение, а может и порошки, неизвестно какого лекарства, оказавшиеся в прямой доступности, или все факторы одновременно, но болезнь пошла на убыль, и я довольно быстро поправился. Благодаря вовремя проявившейся памяти бывшего владельца этого тела, я «вспомнил своих родителей», и более-менее определился с местом, куда я попал. Впрочем, вскоре мне сказали точную текущую дату, как раз в тот момент, когда объявили приговор, на котором вдруг выяснилось, что в какой-то мере я, а скорее мои родители, живя на хуторе, построенном моим прадедом в глубоком лесу, являются пособниками местной банды бывших белогвардейцев. В связи с этим, меня приговорили к высылке из родного Красноярского края, а мой дом, после того, как из него были вывезены все имеющиеся там вещи и припасы, просто сожгли. По мере того, как все это происходило, до меня дошло, что все это дело рук моего двоюродного дядьки, по отцовской линии. И это была его месть за то, что моя мать в свое время, вышла замуж за моего отца, а не за него. И я так понял, что написав докладную представителям советской власти, он очень рассчитывал на то, что забрав все, что находилось в доме, сам дом отойдет именно ему. После того как дом сожгли, дядька видимо махнул рукой, как старой поговорке: «Сгорел сарай, гори и хата!» и сдал новой власти еще и нашу лесную охотничью избушку. Решив что таким образом его месть только усугубится. Так в общем-то и вышло.

Когда, объявив приговор, меня посадили в проходящий поезд, чтобы выслать из родной губернии, по пути следования, я сумел покинуть состав и направился на заимку, с целью хотя бы немного поправить свою одежду, а возможно и припасы в дорогу. Возвращаться я не собирался, но ехать неизвестно куда в одних портках, грубой рубахе, и крестьянских лаптях, посчитал неправильным шагом. Тем более, что в избушке можно было приодеться и собрать кое-что в дорогу. Как оказалось, по навету дядьки там уже находилась засада, которая и перехватила меня, едва я добрался до места. Второй суд, состоявшийся буквально через неделю, избрал меру пресечения в виде пяти лет лагерей, на лесозаготовках Иркутской губернии.

Конечно работа на свежем воздухе на должности сучкоруба, не самое плохое занятие, но предчувствуя, что все это добром не кончится, я искал возможности уклониться от этой привелегии. И едва появился удобный случай, я тут же сбежал, прекрасно понимая, что задержись я там на зиму, выжить будет практически невозможно. В дощатых бараках, продуваемых со всех сторон, не имелось даже простой буржуйки, чтобы хоть как-то поднять температуру жилища, а о теплой одежде, не стоило и мечтать. Мой побег оказался вполне удачным, если не считать того, что меня все же догнали, и даже попытались пристрелить. Пуля, попавшая в лезвие топора, висящего на поясе, хоть и отклонилась в сторону, но все же сбила меня с ног, и чтобы не обнаружить себя, мне пришлось сидеть долгое время в ледяной воде, дожидаясь пока мои преследователи не покинут края болота, в котором я находился. По сути, именно болото меня и спасло. Позже я узнал о том, что мне очень повезло в том, что я не провалился какой-нибудь омут, и не остался там навеки из-за одного неосторожного шага. Болото считалось очень гиблым, и без особой нужды в него старались не заходить. После того, как мои преследователи ретировались, я выйдя из воды, сумел разжечь костер, высушить одежду и согреться. Правда, хватило этого ненадолго. Найдя кем-то проложенную гать, решил, что лучше пойти по ней, чем возвращаться обратно и нарваться на своих преследователей. Брести по болоту, пришлось несколько дней, питаясь подножным