Школяр - Василий Горъ

поздно понимали, что конфликтовать со мной однозначно не стоит. Ведь если на шутки и двусмысленности в свой адрес я в принципе не реагировал, так как знал, что эти фразы все равно истолкуют так, как выгодно обидчикам, то за прямые оскорбления вцеплялся в глотки кому угодно и бил смертным боем до тех пор, пока не добивался извинений или не терял сознание. Ну, а за любое проявление неуважения к главе рода, его наследнику и моей матушке вообще калечил. И пусть лет до двенадцати добиваться извинений получалось не сразу — если меня вырубали или избивали до состояния нестояния, то я спокойно дожидался выздоровления, придумывал, чем компенсировать существенную разницу в возрасте, росте и весе, заставал обидчика одного и, как правило, калечил — то с тех пор, как я начал расти и набирать мышечную массу, число желающих самоутвердиться за счет нас, Рагозиных, стало неуклонно падать.

Что интересно, лет до восьми идейный вдохновитель изменений в моем характере при любой возможности дрался вместе со мной. А после того, как батюшка категорически запретил ему вмешиваться в любые конфликты между простолюдинами, поддерживал меня… хм… альтернативными способами. То есть, находил способ наказать моих противников экономически, понизить в должности или перевести на куда менее престижную работу. Ну, а в восемь мама посоветовала мне заняться рукопашным боем, чтобы быть в состоянии защищать тех, кто дорог, и сводный братец ее поддержал. В смысле, заявил, что мы будем заниматься вместе, уговорил отца найти нам высококлассного пестуна и стал рвать жилы на каждой тренировке.

Кстати, привычка вести всегда и во всем, приобретенная еще в глубоком детстве, так в голову и не ударила — Славомир прислушивался к моим советам, искренне радовался каждому моему личному достижению и тыкал в них носом даже батюшку. К примеру, заметив, что мне чем-то не понравилось первое занятие по стрельбе, не поленился разобраться в причинах недовольства и практически всю ночь провисел в Сети, изучая трехмерные модели самых продвинутых стрелковых галерей с восемью стрелковыми направлениями. А с утра уволок меня в кабинет к батюшке, сходу сообщил, что я считаю нашу галерею устаревшей, и аргументированно доказал мою правоту.

Да, бегать по утрам согласился не сразу, но «тормозил» только из-за того, что планировал развивался, как маг, соответственно, собирался тратить это время на дополнительные медитации. Зато узнав, что бег развивает выносливость, а значит, действительно нужен, забил в будильник ежедневную побудку в шесть утра… сразу на десять лет вперед! И пусть ворчал чуть ли не через день, зато пахал, как проклятый, и радовался каждой нашей победе над временем.

Заулыбался и в этот раз, хотя отыграл у себя-позавчерашнего всего полторы секунды, а свой абсолютный рекорд не побил. Потом плавно скинул темп, добежал до спорткомплекса, первым взлетел на крыльцо, ворвался в фойе и пулей понесся в дальний конец коридора. А минут через восемь-десять, дурачась, вытолкал меня из раздевалки в зал для единоборств, пихнул в спину, восхитился легкости, с которой я ушел в серию кувырков, и рванул следом. Все так же, кувырками, ибо понимал не хуже меня, что разогреваться надо даже после таких пробежек.

На первом круге не догнал, так как в помещении, кроме нас, никого не было, и я позволил себе «вести», а не следовать. Увы, ближе к концу второго, когда мы заканчивали кувырки назад, дверь тренерской негромко зашелестела, и я сразу же замедлился. А после того, как выкатился в стойку, потерял еще немного времени на пожелание доброго утра нашему пестуну. Да, Славка тоже поздоровался, но на ходу. И догонять пришлось уже мне. Правда, недолго — дядька Фрол, включившийся в работу буквально через пару минут, начал ставить все более и более сложные задачи, уже на пятом круге заставил нас работать парой, а еще минут через двенадцать-пятнадцать прервал процесс, оглядел нас «добрым» взглядом и знакомо оскалился:

— Ну что, сорванцы, готовы порубиться?

…Помедитировать у меня не получилось: не успел я оклематься от серии боев в полный контакт, снять артефактный защитный комплекс, усесться на мат, закрыть глаза и сосредоточиться на образе бушующего пламени, как «где-то» справа раздался сначала тихий шелест открывающейся двери, а затем и еле слышный шепот матушки:

— Здравствуйте, Фрол Баженович. Вы не будете возражать, если я заберу своего оболтуса чуть пораньше? Нам с ним надо в город, а разъездную машину мне выделили всего на четыре часа.

Я приоткрыл глаза и заметил, что отставной пластун складывается в поясном поклоне:

— И вам доброго здоровья, Снежана Ярославовна! Забирайте, конечно: обязательную программу мы уже закончили, а медитаций им со Славомиром Ольгердовичем хватает и так.

Она благодарно улыбнулась, повернула голову в мою сторону, заметила, что я смотрю на нее, и жестом позвала меня к себе. Сваливать сразу я, само собой, и не подумал — дотронулся до колена брата, дождался, пока он вернется в реальность, и попросил разрешения отъехать в город часа на четыре.

Славомир заметил матушку еще на середине моих объяснений, засиял, как летнее солнышко, и выстрелил собой прямо с пола. А через считанные секунды влип в ее объятия, поздоровался в своем непередаваемом стиле и подставил щеку под поцелуй:

— Мам Снежа, я так рад тебя видеть!!!

— Доброе утро, радость моя! — мягко промурлыкала она, растрепала ему волосы и чмокнула в скулу: — Я тоже рада! Ты что, опять подрос?

— Разве что на миллиметр!

— Миллиметр в день — это целых три сантиметра в месяц или тридцать шесть с половиной в год! — авторитетно заявила она, подняла ладошку на уровень, до которого, по ее мнению, должен был вырасти Славка к следующей осени, и «задумчиво» хмыкнула: — Метр девяносто в пятнадцать лет — это уже серьезно!

— Буду стараться! — с улыбкой пообещал он, сделал шаг назад, оглядел матушку с ног до головы и притворно нахмурился: — Мам Снежа, в таком виде я вас из поместья без охраны не выпущу — украдут… и будут правы!

Я был с ним полностью согласен. Ибо в свои сорок один она выглядела моложе двадцатипятилетней Алины Егоровны, а ладностью фигуры затыкала за пояс абсолютно всех девушек нашей ветви рода Рарогов. Ничуть не хуже у мамы было и с чувством вкуса: короткая темно-синяя курточка, черные брюки в обтяжку и сапожки на среднем каблуке выглядели чрезвычайно стильно и, кроме всего прочего, намеренно ослабляли убийственный эффект от воистину идеальных форм.

Но это было следствием наличия ума. Равно, как и полное отсутствие косметики —