Забавляйся сейчас… убьешь позднее - Картер Браун

В словах Антонии звучал неприкрытый вызов, и Кендалл слегка приподнял голову.

— Мы уже говорили на эту тему, — вежливо возразил он, — но ради мистера Холмана я готов повторить все с самого начала. Антония права, пьесу я, конечно, написал сам. Но, как любой человек, зависимый от публики, я не могу не считаться с общественным мнением, а потому не испытываю ни малейшего желания, чтобы меня публично обвинили в плагиате. Подобные инсинуации не проходят бесследно, всегда найдутся сторонники теории “нет дыма без огня”. Так что, прежде чем предпринимать какие-то шаги в этом направлении, рискуя вызвать огласку, я хочу точно знать, с чем имею дело. Вам это ясно, мистер Холман?

— Разумеется. Вам надо выяснить, что за фрукт этот Боулер: просто псих или же профессиональный вымогатель, который может оказаться опасным.

— Совершенно верно! — Кендалл энергично закивал в ответ. — Этот человек весьма уверенно говорил, что располагает документами, подтверждающими факт плагиата. Я знаю, что это невозможно, но вдруг он каким-то образом ухитрился состряпать достаточно убедительную подделку? Я не сомневаюсь, что выиграю судебный процесс, но к моменту слушания дела моя репутация все равно будет весьма и весьма подмочена.

— Что вы ему ответили по телефону?

— Сказал, что это вранье, разумеется. Боулер расхохотался, заявив, что с радостью предъявит мне доказательства. Но время и место встречи он назначит сам. Он дал мне неделю на размышления и предупредил, что, если за этот срок я не позвоню, он посоветует своему клиенту обратиться в суд.

— Боулер дал вам свой адрес?

— Нет, только номер телефона, по которому я могу с ним связаться. Я его записал.

— Я позвоню ему и договорюсь о встрече, — заявил я.

— Прекрасно! — Кендалл снова энергично кивнул. — Я отправлюсь вместе с вами.

— Нет! Возможно, этот тип подготовил для вас какую-нибудь ловушку.

— Холман прав! — воскликнула Антония. Я невольно посмотрел в ее сторону:

— Как скажете!

Кендалл глубоко затянулся:

— Но, допустим, Боулер откажется предъявить вам эти так называемые доказательства?

— Значит, это обыкновенный псих, и вы можете спокойно про него забыть, — ответил я, — но, судя по тому, какое сильное впечатление он на вас произвел, я не склонен считать Боулера безобидным недоумком.

— Понятно. — Кендалл задумчиво почесал затылок. — Что еще вы хотели бы узнать, мистер Холман?

— Скорее кое-что уточнить. Если кто-то пришлет вам свою пьесу по почте, вы станете ее читать? Он заулыбался во весь рот:

— Мой поверенный научил меня правилам литературной жизни! Любая корреспонденция подобного рода возвращается отправителю невскрытой.

— На всякий случай: где и когда вы писали эту пьесу?

— Писал я ее здесь, в этом доме, но основную идею вынашивал довольно долго, так что, собственно, на писанину ушло всего три месяца. А дело было приблизительно год назад, если не ошибаюсь.

— Прекрасно. Дальнейшие вопросы мы отложим до того времени, когда я выясню, какими так называемыми доказательствами располагает Боулер.

Отворилась дверь, и в комнату вошел высокий сухощавый малый лет тридцати пяти. Его светлые волосы уже начали редеть, к тому же их следовало бы подстричь месяца два назад, а теперь с такой работой справилась бы разве что сенокосилка. Космы торчали над уныло вытянутой физиономией, светло-голубые глаза смотрели надменно, не по-мужски, маленький рот кривила обиженно-капризная ухмылка. Ярко-голубая вязаная рубашка отнюдь не гармонировала с шортами лимонного цвета. А сочетание тощих ног с узловатыми коленками напрочь исключало наличие у этого типа элементарных представлений о мужском достоинстве.

— О? — Он без особого интереса посмотрел на нас троих. — Я вам тут не помешал?

— Вообще-то нет, — ответил Кендалл. — Это мистер Холман. — Он кивнул в сторону костлявого типа. — А это мой добрый приятель Брюс Толбот. Он поэт.

— Ха! — фыркнула Антония. На физиономии Толбота промелькнула откровенная неприязнь, но он и не подумал оставить жеманный тон.

— Холодная дева сомневается в достоинствах моей музы? Что ж, я мог бы писать и дребедень, доступную ее умишку. — Он пристально посмотрел на меня. — Уверен, если я не позабочусь объяснить, какое положение занимаю в этом доме, мистер Холман, Антония с удовольствием сделает это. — Толбот отвесил Рейфу Кендаллу низкий поклон. — Рейф мой патрон, а это замечательное старомодное слово сразу наводит на мысль о благотворительности! Так уж получилось, что он верит в мой талант и поддерживает меня. Поэтому я могу творить, а не тратить время, зарабатывая хлеб насущный в качестве клерка или чернорабочего.

— Это излишне, Брюс, — спокойно оборвал его Кендалл. — Мистера Холмана не интересует...

— Но я настаиваю! — Толбот упрямо затряс головой, и его волосы разлетелись в разные стороны, подобно чахлым колосьям пшеницы, выросшей на неудобренной почве. — Я хочу внести абсолютную ясность в положение дел. — Он вновь посмотрел мне в глаза. — Я ручной менестрель этого дома, мистер Холман. За крышу над головой, трехразовое, порой излишне растянутое питание и совершенно безвозмездно в смысле денежного вознаграждения я всегда под рукой. Скажите, что вам требуется, сэр, и я, не щадя сил, сделаю все, дабы услужить вам в меру своих возможностей.

— Брюс, — снова вмешался Кендалл, — я не думаю...

— Чего изволите, сэр? — продолжал паясничать Толбот, не обращая внимания на слова Кендалла. — Оду, сонет или, возможно, корейское “сихе”? Или же вас больше устроят изящные стансы, посвященные моему благородному патрону? — И он принялся декламировать фальцетом:

Восславим Рейфа Кендалла,

Чья муза пьесам жизнь дала

Для новых поколений.

Ну, разве он не гений?

Полагаю, — повысил голос Кендалл, — с нас вполне достаточно!

— Хорошо! — Толбот снова затряс головой, и его физиономия скривилась от обиды. — Раз уж меня отсылают прочь, как слугу...

Повернувшись на каблуках, он строевым шагом вышел из комнаты; нелепое сочетание лавандово-синей майки и ядовито-желтых шорт делало его похожим на оскорбленного в лучших чувствах бойскаута-дальтоника.

После того как за ним закрылась дверь, в комнате на несколько секунд воцарилось молчание. Наконец Кендалл кривовато усмехнулся:

— Брюс, как я понимаю, принадлежит к весьма чувствительным натурам.

— Он не только никуда не годный поэт, но и бессовестный лодырь, привыкший жить за чужой счет! — заявила Антония. — Лично я уверена, что ты зря позволяешь ему торчать в доме, сочиняя идиотские вирши, хотя парню давно следовало бы заняться каким-то делом... Впрочем, клерк из него выйдет тоже никуда не годный.