Игрек Первый. Американский дедушка - Лев Корсунский

— Коробочкин, вы являетесь ко мне домой, чтоб задать беспардонный вопрос, что я делал вчера вечером?

Мэр разогрел себя до мушек в глазах. За каждой щекой у него вспыхнуло по лампочке.

— Коровко, я пришел к вам в гости. На дачу. Потому что вы меня приглашали.

— Когда? — мэр захлюпал открытым ртом. — Как вас пропустила охрана?

Коробочкин удобно расположился в плетеном кресле на веранде, закурил. Со вкусом затянулся. Облачко дыма окутало воспаленное лицо Коровко. Мэр закашлялся.

— Ваша охрана… Кого я сажал пять лет назад… а кого — и все десять… У них яйца трещат, когда они меня видят. — Прелюдия прозвучала. Коробочкин решил, что подозреваемый созрел для деловой беседы.

— Что вы делали вчера вечером?

— Был на даче. Так же, как сегодня.

— Про сегодня я могу быть свидетелем, если понадобится… А свидетелей вчерашнего не найдется?

— У кого-то украли курицу? — Коровко удалось принять насмешливый вид.

— Давно вы ходили в гости к Засекину?

— Никогда не ходил!

Особняки мэра и кандидата в мэры помещались с разных сторон дачного поселка, украшая его. Какое алиби! За двадцать минут Коровко успел бы совершить преступление.

Коробочкин достал из портфеля молоток, найденный в траве.

— Ваша вещь?

— Понятия не имею! У меня есть плотник…

— Что говорит ваш психиатр?

— Молчит. — Коровко надавил на кнопку вызова охраны.

При желании ликвидировать Засекина Коровко запросто мог через подставных лиц нанять киллера. Но он предпочел отправиться к нему с молотком.

— Какой молодец!

Коровко на комплимент нахала не откликнулся.

Когда в дверях застыли две гориллы, Коробочкин поднялся.

— Когда вы меня теперь приглашаете, Григорий Ильич?

— Никогда! — жарко выдохнул Коровко.

Удивленный его негостеприимством, сыщик скорчил плаксивую гримасу.

— Неужели? А я вас приглашаю! — Майор положил на стол мэру повестку. Гр. Коровко Г. И. вызывался в подотдел по особо опасным преступлениям.

«С этим геморроем пора кончать!» — Коровко еще не ведал, что куда проще избавиться от благоприобретенного геморроя, чем от майора Коробочкина.

* * *

У Коробочкина возникла другая догадка.

Не называя имен, Станислав Сергеевич проконсультировался о здоровье мэра с доктором Ознобишиным. Психиатр подтвердил, что описанный случай вполне возможен при некоторых формах паранойи или опухоли мозга.

2.

Во время концерта поп — звезды А., устроенного в поддержку мэра Коровко, произошло событие, озадачившее майора Коробочкина.

Столичная знаменитость обнажилась и, не сходя со сцены, совершила с барабанщиком группы Н. половой акт в извращенной форме.

Прозванная после этого случая жоп-звездой, А. с негодованием заявила, что своего барабанщика не переваривает и все намеки на возможную близость с ним считает инсинуациями.

Коробочкин представил певице видеозапись ее концерта.

Увидев публичную любовь с барабанщиком Н., А. совершила попытку выпрыгнуть в окно, но была проворно удержана от суицида майором Коробочкиным.

— Шикарный видеомонтаж! — с восхищением заметил барабанщик Н., оторвавшись от экрана.

Попытки самоубийства певицы А. он не приметил.

«Засекин провел шайбу в ворота Коровко?» — усмехнулся Коробочкин.

* * *

Во время своего предвыборного митинга Засекин громогласно объявил, что на него было совершено покушение представителями сексменьшинств, намеревающихся захватить сексуальную власть в городе.

— Гомосексуализм чужд русскому народу! — объявил Засекин.

Несправедливый намек на Коровко болельщики Засекина восторженно приветствовали.

Раздался истерический крик:

— Житья от педерастов не стало!

Засекин решил преподать сексменьшинствам урок здорового секса. Для этой цели он пригласил на сцену «простую русскую женщину».

Из зрительного зала с застенчивым хихиканьем вышла пожилая, колченогая тетка.

Тоном разбитного провинциального конферансье кандидат в мэры предложил ей раздеться. Чтоб приободрить простую русскую женщину, Засекин и сам оголился.

Разрозненные голоса протеста утонули в море возбужденного шиканья.

Со старомодной галантностью Засекин предложил своей обнаженной поклоннице руку и усадил в массивное кресло на колесиках, неизвестно зачем оказавшееся на сцене. Называя патриотически настроенную даму Тамарой, Засекин расположил ее ноги на подлокотниках кресла. Так называемая Тамара продолжала застенчиво хихикать, прикрывая ладошкой щербатый рот.

Дальнейшее можно было назвать позором сексуального большинства.

Бестолково пихая свою даму, замершую в ожидании плотской любви, Засекин увез ее со сцены. Зрители проводили завороженными взглядами белую нахальную задницу политика.

Очнулись они, лишь когда из глубины сцены раздался истерический вопль мнимой Тамары:

— Педераст собачий!

Зрители чувствовали себя участниками непотребства. Коробочкин уловил это по стыдливым рассказам двух сержантов, дежуривших на предвыборном мероприятии.

— Засекин был пьяный? — допытывался майор у милиционеров. — Или сумасшедший?

— Очумевший! — ответил наблюдательный сержант.

* * *

Коробочкин не сомневался, что о случившемся во Дворце культуры Засекин знает понаслышке.

— Морок! Химеры! — злобно буркнул бывший кандидат в мэры, когда сыщик все-таки осведомился у него о происшествии. — Кто меня молотком по набалдашнику приложил? Я что, гвоздь?

Размышляя о незримом участии вероломного Коровко в устранении конкурента, Станислав Сергеевич вспомнил о наличии третьего кандидата в мэры. Незаметного, почти иллюзорного Мускусова. Этот кандидат имел всего два достоинства, но подкупающих: он был не Коровко и не Засекин.

Коробочкин явился к Мускусову домой через полчаса после того, как его увезла «скорая помощь». Мускусов залез в горячую ванну и вскрыл себе вены. Выходит, мэром ему хотелось стать еще меньше, чем Коробочкину подполковником.

* * *

Вереницу необъяснимых происшествий не склонный к мистике майор Коробочкин для самоуспокоения объяснил роком, тяготевшим над теми, кто стремится властвовать над себе подобными. Но душевного покоя не обрел. Сыщику мерещилось, что за чертовщиной стоит некто. Коробочкин имел в виду не Князя Света и не Князя Тьмы — до такой жизни он еще не дошел. Но ничего, кроме неопределенного шевеления пальцами в воздухе, Станислав Сергеевич изобразить не мог.