Последние стражи Аарона - Мира Драгович

между делом поднял следующий кувшин с тележки, поставил его у входа в келью. — Как быть, если все узнают, что племянник аббата Монастыря Всех Пророков — маг? Тебе ведь известно, что кое-где такой одаренный юноша, как ты, до сих пор может попасть на костер? Дикарство и малограмотность неискоренимы — вот два порока, дающие ростки ненависти. К моему стыду, им нашлось место даже здесь, в этих стенах.

— Но вы сражаетесь с этим, дядя, — Ивэн заговорил еще тише и мягче, чем аббат, быстро разобравшись, что тот страдает от злобы или возмущения. — И я клянусь, что впредь буду осторожен. Ровно до тех пор, пока вы не одержите победу. Если желаете, прикажите и тиронец с радостью прочистит мне уши. Едва ли это будет сложно.

Карелл усмехнулся, тряхнув рано поседевшей головой.

— Иногда память меня подводит, и я забываю, что не могу требовать великой праведности, от того, кому так не идет сутана. Из тебя выйдет отличный мечник или винодел. Или тот, кого ты себе даже не можешь представить, пряча по карманам глиняные черепки.

— Кто же? — тихо спросил Аверет, даже не ожидая ответа.

— Отправляйся ко сну. Кем бы ты не стал, труд сделает тебя лучше, — аббат услышал голоса в глубине коридора и кивнул в сторону кельи Ивэна, не защищенной дверью. Так было принято в этом монастыре. Комнаты монахов зияли скупой пустотой. Они не запирались ни дверью, ни замком, ведь настоящему праведнику было нечего прятать от чужих глаз.

Юноша уходил от дяди с неизменной улыбкой. Ему нравилось думать, что этот невозмутимый, но суровый аббат и есть его семья. Он закрывал его образом красивую женщину с волосами цвета восходящего солнца, ту, что не смогла и не захотела дать ему ничего, кроме ноющей пустоты и боли там, где должна была остаться любовь матери.

Аверет зажег свечу, омыл ледяной водой руки и лицо, вернул молитвенный долг Создателю, опустившись на колени у кровати. Но его мысли были слишком далеки. Он все думал, какую судьбу готовил ему дядя, обращаясь к всевышнему по привычке, но не от сердца.

«… пусть будут славны дела твои и имя твое…», — успел прошептать он, прежде чем явственное ощущение чужого присутствия заставило его распахнуть глаза и отнять от лба сомкнутые ладони. На краю кровати Аверета сидела девушка и с любопытством наблюдала за ним.

За всю жизнь он успел увидеть не так много женщин, но каким-то внутренним чутьем понял, что перед ним северянка из старых племен. Широкие высокие скулы и раскосые глаза. Тощее тело спрятано под платьем с небрежной вышивкой, плечи укрыты шкурой лисы. Белые волосы, уложенные в тонкую косу, портили облик девушки.

— Это из-за дара, — она провела рукой по вискам, словно извиняясь за эту особенность. — Твой дар ведь тоже оставил на тебе отметину. Не скажешь, какую?

Маленькие, остренькие зубки. Сладкий голосок.

Необъяснимо, но Аверету захотелось кричать. Голосить что есть мочи от ужаса. Но губы не слушались его. Так он понял, что оцепенел и больше не принадлежал себе.

«Я должен пошевелиться. Это ведь просто сон? Я сплю? Или это не сон.»

— Да, ты спишь, — улыбка девушки искривилась. — Глупый, пустой мальчик. Прости, но я стану так думать.

Она медленно провела пальцами по его щеке, затем — по волосам.

— Я не узнала бы в тебе Его брата. Он красив так, будто его целовала сама Тень. А ты похож на полевой цветок — заметен только оттого, что другие не столь ярки, как ты.

Она скользнула вниз по губам Аверета, едва весомо прикоснулась к его шее. Он и без того забыл, как дышать, когда она дотронулась до его подбородка и заставила подняться с колен.

— Я бы не стала делать этого, если бы Он не приказал. Наяву я бы не стала.

Короткая вспышка ослепила юношу. Все вокруг подернулось почти жидким, ощутимым кожей туманом. Он все еще не чувствовал своего тела, и знал, что девушка еще крепче завладела его разумом. Все стало иным.

«Иди!» — услышал он голос, далекий, будто прорвавшийся сквозь толщу воды.

Босые ноги послушно зашагали куда-то вперед, Аверету только и оставалось, что наблюдать со стороны. Он был скован, полностью подчинившись чужой воле — он просто не мог противостоять ей. Незнакомые стены окружили его. Он разглядел богатую кровать и понял, что попал в чьи-то покои. Ноги вели его к спящему. Им оказался мужчина, каким стал бы сам Аверет через пару десятков зим. Юноша успел заметить это поразительное сходство до того, как его руки прижали одну из лежащих белоснежных подушек к лицу спящего.

Еще одна вспышка. И Аверет вернулся в келью. Его пальцы вцепились в края грубой простыни, а она расползалась на лоскуты один за другим и завязывалась в узлы. Он знал, как сразить противника мечом или ударом, а теперь был только послушной ярмарочной куклой, но рвался из чар беловолосой, как посаженный на цепь дикий волк.

РАЗ.

ДРУГОЙ.

Он хотел выскользнуть из-под ее власти, а она лишь смотрела на него глазами полными слез.

— Что ты делаешь? — фыркнула северянка, и он убедился, что она плачет не от сострадания. — Не противься! Так будет хуже не только мне.

Она пошатнулась, вдруг выхватив из-за пазухи знакомый ему платок. Работая в винограднике, он неуклюже рассек ладонь, утер кровь первым, что попалось под руку, и выронил его там. Девушка, кем бы она ни была, вероятно следила за ним, ждала и, наконец, напала, вооружившись самой темной магией из всех возможных.

— Всего одна капля даст мне сделать все, что я захочу!

В следующий миг он увидел, что она помогает ему завязывать петлю, а он сам тем временем слеп, глох, противился и бился. Он не знал ничего о том, как не поддаваться этой северянке, столь ловко играющей с ним.

Вдруг она вздрогнула, согнулась беспомощно пополам, и когда снова посмотрела на Аверета холодными колкими глазами, по ее подбородку бежала алая струйка.

— Как жаль, что ты так мало думаешь о себе, — пугающе засмеялась девушка. — Не знаешь о том, кто ты, но все равно умрешь.

Она зарычала, схватила веревку, едва ли не падая без сил, швырнула ее через низкую потолочную балку. Ивэн видел, как ее кожа теряет цвет, и вдруг у него получилось вырвать глоток воздуха, потом еще и еще один. Северянка истошно завопила, но Аверет не слышал ничего, и лишь наблюдал, как его ноги, подчиняясь чужой воле, стоят на краю кровати, как чужие пальцы почти любовно затягивают