На улицах Стамбула - Мария Рашова

последний батрак, потому что я обязан был тем, что выжил в 90е — моим родителям, их мозолистым рукам, и этой картошке, этой моркови, этой свекле.

Мать прокричала с крыльца, что мне пора заворачивать, отец наварил кофе по его фирменному рецепту. Кофе было с перцем, прогревало «на ура». Я все время кашлял от его «ядрености и могучести», родоки смеялись. Бесплатный аттракцион с детства — родителям тоже же надо как то развлекаться. Я тщательно вымыл руки под деревенским умывальником, сел на старое кресло, утонув в нем и понял, что я не встану. Просто не встану и все тут. Мышцы стремительно дервенели — завтра я без стона не поднимусь и на второй этаж. Взял чашку с кофе — рука дрожала. Родители переглянулись и подхихикнули. «Эк тебя ушатало», — крякнул папа. «Давно не копал», — поддакнула мама. Я хотел что-то им сказать, но какой-то незваный, непрошеный комок подкатил к моему горлу, и я вдруг подумал, какой я счастливый — они оба живы. Не всем так повезло на планете Земля. Сестры не хватало для полной идиллии — щас бы мы поцапались и пэрэдайз бы закончился, не успев начаться. Столько лет прошло, время яростных драк за пульт от телевизора было в прошлом, сейчас мы переругивались беззлобно и скорее по привычке. Мне нечему было завидовать — родоки обещали припахать ее завтра на плантации морковки, и она уже согласилась — еще п, можно подумать, у нее были другие варианты. Мне надо было ехать несколько десятков по темноте, а уже клонило в сон. Разумеется, родители стали уговаривать остаться, но я, как никто другой знал, что с утра в направлении столицы отсюда такие пробки, что нужно выезжать часа в четыре ночи, а это означало что я совсем не высплюсь перед важным совещанием — не не не, это не вариант совсем. Я стер невидимую сонливость с лица, крепко обнял своих и вышел за ворота. Туман стелился по озеру. Машина была вся в мороси. Я протер тряпкой лобовое стекло, завел машину. Хотя было такое ощущение, что моя машина завела меня. Как игрушку, как девайс. Ощущалось, что я был приложением к ней. Я сел за руль так, как будто это было предначертано, как будто мой путь был железобетонно проложен во всех линиях реальности. Дорога вела меня, а не я вел машину. Никак не мог отделаться от этого странного чувства. Моя машина владела ситуацией полностью. Она знала мой Путь. И я не мог ей противостоять. «Надо же, — подумал я. Как они подзарядили мою тачку. Неужто вызов в Центр. Али еще какое дело». Сонливость при этой мысли сняло как рукой. Не смотря на все обывательские события в моей жизни, на то, что эту жизнь я, в общем-то, жил, одновременно я существовал в нескольких реальностях. Это было достаточно опасным делом, потому что в то время пока на Земле была ночь и все добропорядочные граждане спали, в моем сне был ясный день, и я активно сражался во всех остальных реальностях. Просыпался я, как нетрудно догадаться, дико уставшим. Не то, чтобы я этого очень хотел. Я вполне был бы рад жизни обычного горшечника, живущего на краю скалы где-нибудь в Италии 19го века. Лепил бы горшки, продавал бы на рынке, много бы о себе не мнил, цену не завышал, любил бы Бога, себя и людей и был бы доволен. Но нет же, нет. Мои грехи из прошлых жизней не дают мне спокойно жить эту жизнь. Я должен заплатить. Любой светлый платит за свои грехи из прошлой и этой жизни открытым доступом темных к нему. К сожалению, доступ темных ко мне был открыт по моей собственной вине. И я не мог даже ропотных полслова сказать Богу в молитве по этому случаю: я сам был виноват, пенять можно было только на себя. Прожил бы последнюю жизнь безгрешно, не мучился бы сейчас. Авось бы и на небе оставили. Не среди самых лучших, нет, что вы, я свое место знаю — и оно в конце очереди. Но так, хотя бы где-нибудь. С надеждой на исправление. Но я был здесь, на Земле, в самой заварушке чистилища. Жаловаться я не мог — я знал, что в аду в бесконечность раз хуже. И каждая жизнь на Земле конечна, а в аду придется мучиться вечность. Поэтому я старался не унывать и держал хвост пистолетом, я знал, что могло быть во много, много раз хуже. Машина шла как нож по маслу, мягко и уверенно, так, как будто я совсем не влиял на ее движение, как будто ее, как игрушку, везли за собой на веревочке. Ну, видимо, предстоял бой. Да не один. Откуда такое внимание к моей тачке? Надеюсь, это наши. Прочитал несколько защитных молитв, настроился на наши каналы. Почему я, светлый, сомневался? Потому что темные в последнее время научились тютелька в тютельку имитировать светлых. Волки в идеально выделанных овечьих шкурах разговаривали как овцы, вели себя, как овцы, щипали траву, как овцы, пили кофе, как овцы, делали вид, что делают общее светлое дело, как овцы. Не прикопаешься. Это еще ладно, но вот эти вот противные внушения мыслей через мозг… Я неоднократно говорил своим, что всех наших мыслей они не знают, и поэтому всегда возможна некая фора: они узнают о наших планах тогда, когда планы уже воплощены в жизнь. Но вот если светлый ведется на эти бесовские внушения, тогда совсем беда — беда. Я не мог спокойно смотреть фильмы о дикой природе, где муравьи становятся порабощены спорами гриба Офиокордицепс, который настоятельно требует, внушает им, чтобы они пришли на определенную травинку, чтобы он мог размножиться там. Разумеется, грохнув перед этим бедного зомби-муравья. Или вот жуки Ломехуза, которые опьяняют муравьев так, что они им скармливают своих детей, только чтобы эти драгдилеры позволили муравьям опьяняться дальше. По-моему, все плохое, что вообще случалось в этой жизни с муравьями, было придумано только для того, чтобы человек полностью осознал бесовское дурное влияние на себя. Чтобы он задумался. Муравьи — это прям наглядный пример для всего этого. Из серии — «было — стало». Ты был бодрым муравьем и вдруг перестал работать, морально разложился на пиксели и кормишь своими детьми каких то трутней ради твоей зависимости. Или у тебя были друзья и семья, но ты заразился спорами гриба, слышишь его голос в своей голове и идешь куда-то умирать, чтобы его