Запись-ком на краю поля (запись полковника Франца Курта) - Владимир Иванович Партолин

обычный диктофон, надиктую рассказ, художественный». Некогда в юности увлекался, и получалось вроде неплохо. Времени до утра хватало с лихвой, потому, повернув назад к Дальнему полю, на ходу приступил…

…Прослушивал рассказ, поразился – речь его из комлога лилась, будто из уст профессионального чтеца-актёра, читавшего на радио литературное или театральное произведение. В «гробу» «Анабиозария Исхода»*****, ох, и наслушался – весь путь к Марсу во сне крутили.

_________________________________

Колхозная столовка занимает железнодорожный вагон-ресторан, в нём мы бежали из ЗемМарии схороненными в трюме парусника менялы Зямы. Использовался в числе вагонов обычных пассажирских в «атомных парниках» под «мисками»******: служили столовыми и бытовками для рабочих. Как и зачем целый железнодорожный состав попал на ледовый континент, где железнодорожным сообщением и не пахло, не Бог весть кому известно, разве что корпорации «Булатный трест», коя занималась снабжением и обустройством земмарийцев на континенте. В нескольких вагонах складировали и перевозили убранные в парниках овощи, вот, выдавая за таковой, и удалось погрузить вагон-ресторан на парусник, с нами беглецами.

В Твердыне, определяли роту на гарнизонную гауптвахту, два взвода, комиссара, офицеров и ротного старшину посадили по камерам, солдатам же третьего взвода мест не хватило. Их и меня, лейтенанта-медика, каптенармуса, повара, отделения разведчиков и оруженосцев разместили в этом самом вагоне-ресторане, в балансе парника переназначенного из рабочей столовой во временный филиал ГГ. Здесь и пищу готовили и питались, а в побег арестантская наша послужила нам надёжным укрытием от вертолётов альянса патрулировавших морские торговые пути. Несовременной постройки, если не сказать старинной, ветхий, теперь на острове вагон-ресторан заключили в импровизированный фундамент из камней – привалили к колёсным тележкам. Окна заделали парусиной и досками. На трёх дощечках вырезали клинковой резьбой «КУХНЯ. ВХОД ВОСПРЕЩЁН», «ЗАПЕРТО ДО ЛУЧШИХ ВРЕМЁН», «ВХОД СТРАЖДУЩИМ» и прибили к дверям тамбуров, их в вагоне-ресторане три. Один расположен по центру и разделяет вагон на два помещения – кухню и обеденный зал, которые ротный повар ефрейтор Глеб Хлебонасущенский, работавший некогда поваром в московском ресторане «Арбат», сразу с иронией окрестил: «стряпная», «трапезная». Два тамбура с концов вагона – обычные, с упомянутыми вывесками «КУХНЯ. ВХОД ВОСПРЕЩЁН», «ВХОД СТРАЖДУЩИМ».

Помещение центрального тамбура занято «раздаточной» с окошком выдачи пищи. Отметить надо, порции через это окошко не выдаются, разве что добавкой. Что случается редко. Несколько дней к ряду – это только по завершению сбора урожая. Ещё одним днём – в единственный праздничный в Отрадном день «День колхозника». Блюда в завтрак, обед и ужин(зимами не всякий раз, а вёснами только по дням рождений кого из полеводов) поступают на половину приёма пищи через проёмы в смежных с кухней и трапезной стеновых перегородках, арочных под самый потолок. Арка в трапезной расположена по центру перегородки, слева от неё раздаточное окошко и кухонная дверь в углу.

Накрывается обеденный стол загодя к приходу полеводов. Причём, не в трапезной, не в раздаточной, а в стряпной, прямо из кастрюль на плите. Наполняет глиняные жбаны и жбанки(в завтрак и ужин), солдатские походные котелки и кружки(в обед), кашевар Хлеб(позывной и прозвище Глеба Хлебонасущенского), самолично, помощников не держит; провинившихся солдат назначенных в наряд на кухню не пускал. Стол – он необычен, не какой-то там общий длинный для много-посадочного застолья. Вместо такого используется конвейерный транспортёр с обрезиненной лентой, несколько потрёпанной и зачем-то выкрашенной половой краской жёлто-коричневого цвета. Впрочем, в атомных парниках Твердыни всё этой краской выкрашено. Применялись такие транспортёры для погрузки ящиков с парниковыми овощами в вагоны, а те уже доставлялись в порт к причалу и грузились на суда в ряду морских контейнеров. У нас в вагоне-ресторане стрела транспортёра покоится на стоечном из металлического уголка каркасе с колёсиками, по обеим сторонам к которому приторочены скамьи из сварных труб и листовой стали. Этот «стол-нестол» Хлеб называет не иначе как «агрегатом». Уже сервированный, из кухни через раздаточную в трапезную выкатывается по вмонтированным в пол рельсам-швеллерам; возникает в проёме под аркой и катится, полязгивая болтовыми соединениями. А как займёт всю трапезную с конца в конец, стопорнёт между страждущими вкусить чего после изнуряющей прополки, всю дорогу бежавшими от поля к столовке наперегонки, теперь покорно поджидавшими трапезы, выстроившись рядами вдоль стен вагонных.

Трапезная освещена четырьмя по стенам плошками с плавающими в масле свечными огарками. Света добавляет украшение неприхотливого интерьера – камин, встроенный в стену посередине, и топившийся на том же что и в плошках масле с ворванью. Места за столом напротив огня самые в зиму желанные – потому как, и поешь, и согреешься. Кто в числе первых примчится и коснётся дощечки «ВХОД СТРАЖДУЩИМ», тому и занимать.

Никто кроме кашевара Хлеба, меня председателя, да завхоза на кухонную половину не вхож – потому как в подполье здесь устроен продсклад, где хранятся все колхозные припасы. Из материальных не густо – оно понятно, какие у беглых арестантов вещи. Из продовольственных – собранный урожай, вернее, «устаток» от сбора после сделки с менялой Зямой. Да «скудный прибыток» в углу.

В столовку я зашёл через тамбур кухонной половины вагона. Намеревался снять пробу с блюд завтрака, но кашевар Хлеб встретил с известием, что запозднился я, полеводы макароны по-флотски уже съели. Мне завтрак подать норовил тут же в кухне, сулил накормить чем-то особо вкусненьким, но я потребовал подать мою порцию в трапезную, со всеми поем. Хлеб, кивнув, пожаловался:

– На второе приготовил я, Председатель, кофе, вместо компота. Зяма, невидаль такая, расщедрился с барской чалмы. Но киселя затребовали, сидят, ждут.

«Киселя с утречка на завтрак? Да хрон им», – возмутился я про себя и потребовал, посторонившись и пропуская кашевара к двери из кухни в раздаточную,– Вперёд.

В раздаточной кивнул на красного цвета в белый горошек клеёнку, занавешивавшую сегодня арку в перегородке с трапезной:

– Обломилось от чалмы?

Располосованная на полосы, клеёнка свисала в арочном проёме и укладывалась концами на край ленты-столешницы агрегата. «Камзолы»******* из такой носило чиновничество среднего звена, да начальствующий состав офисов в атомных парниках – дорогой материал.

– Ага, от Зямы отломится, держи карман шире, – фыркнул Хлеб, – кок его корабельный, приятель мой, подогнал. И агрегат, увидишь в трапезной, накрыть хватило, – с умилением глядя на занавеску в арке, похвастался кашевар.

– Открой.

Хлеб вставил ключ вагонного проводника в замочную скважину, провернул, прислушался и подивился:

– Уснул, кажись. А то весь завтрак пронудил дай, да дай. Спрятаться в кухне, как-нибудь ночью, и там сдохнуть грозился, алкаш конченый. Странно как-то, осмелел вдруг, оборзел вконец, или допился «до белки».

«Камса» – понял я о ком сокрушался кашевар, только он, колхозный