Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина

Если перед обаянием Потоловского не могли устоять партнеры, то о женщинах и говорить было нечего. Ходили слухи, что в каждом российском городе у него имеется дама сердца. Но, может быть, это лишь сплетни завистников. В большой московской квартире Потоловского на Остоженке у него росли четыре сына и две дочери, которых подарила ему хлопотливая кругленькая Надежда Николаевна, урожденная Крутицкая, дочь богатых замоскворецких горожан. В роду Крутицких, говорят, были персы, чему при желании можно поверить, глядя на острый носик с горбинкой и мелко вьющиеся волосы доброй женщины. Потому, мол, и дети у них выдаются более или менее кудреватыми — в мать или лупоглазыми — в отца.

В ту далекую пору никому не дано было знать, чем обернется для семьи Березовского близость с семьей Потоловского. Неведомо было и то, что не только отцы, но и их дети и внуки станут попутчиками в будущей сумбурной российской жизни.

В первые десять лет ХХ века, в начальные годы промышленного преображения России, харьковчане — родные, знакомые и друзья, — утомленные непривычной бурливостью города, охотно устремлялись летом на природу, в гости к хлебосольному Александру Иосифовичу.

В усадьбе Березовских царил, особенно по вечерам, дух ускользавшей уютной патриархальности. Мужчины рассаживались на открытой террасе, укрываясь за полотняными занавесями от комаров, и забивали пульку в преферанс. Деликатный хозяин брал за правило чаще проигрывать, чем выигрывать. Как можно отпускать гостей в дурном расположении духа с полегчавшими карманами?

По большим и малым праздникам Отрадный буквально заполонялся близкими и дальними родственниками: приезжали тетушки, дядюшки, кузены, племянники, чьи-то внуки. Желанной гостьей была сестра хозяина дома, щупленькая Варвара Иосифовна, всегда являвшаяся с дочкой Валечкой и со своим дородным мужем Иваном Яковлевичем Минко, полицмейстером города Сумы. Этим гостям особенно радовалась еще совсем малолетняя Лидочка Березовская, которую за круглые карие глазки и вздернутый носик прозвали на хохлацкий манер Кукочкой (то есть куколкой).

Две маленькие прехорошенькие кузины в белых пышных платьицах — Лидочка и Валечка, — до упаду набегавшись по цветнику, затевали свой шумный нескончаемый диспут на тему «у кого бант на голове больше и белее». Сыр-бор разгорался из-за какого-нибудь только им одним видимого различия. Взрослые спешили на истошные крики и, казалось бы, улаживали спор, ко всеобщему удовольствию. Воцарялись тишь да гладь, и все было направлялись к накрытому столу, но… Не тут-то было. Кукочка кротко, внятно и убежденно произносила: «У меня — лучше. Потому что — больше». Валечка снова заливалась слезами, ее утешали, Лидочку грозили отшлепать… Но все это не гарантировало мир в будущем. Лидочка с пеленок любила отстаивать справедливость, если была уверена в своей правоте.

В саду под кленом, среди робкого аромата резеды и табака застилали белой скатертью большой стол с медным круглым самоваром. Начиналось вечернее чаепитие с яблочным пирогом и неспешными разговорами о том о сем.

Иной раз старинные посиделки нарушало вторжение шумного детища XX века. Распахивались главные ворота, и на аллее показывался, хрюкая клаксоном, черный глазастый «форд» вдовы сахарозаводчика Моисеенко.

Владелица кондитерской в Харькове и родная тетка Александра Иосифовича Березовского, толстенная Анастасия Афанасьевна зычным голосом приказывала шоферу сгружать с багажника и тащить к столу корзину со свежайшими пряниками, теплыми бубликами и всякими крендельками. Сама она бережно, как икону, несла на руках берестяную плетенку с благоухающими пирожными, дабы, не дай бог, не помялись нежные эклеры и воздушные безе.

Гостей встречала и угощала жена Александра Иосифовича и хозяйка Отрадного Неонила Тимофеевна.

Она всегда, а особенно в ту пору, славилась умением вкусно и досыта накормить званых и незваных гостей. Презирая поваренные книги и полагаясь лишь на свое необъяснимо верное чутье, она давала кухарке четкие распоряжения — когда и в какой мере поперчить или посолить, чего добавить или убавить и сколько времени держать в печи или на плите пироги и жаркое. И все у нее получалось на славу.

Однако скучным повседневным хозяйничанием Неонила Тимофеевна заниматься не любила. Нрав у нее был переменчивый, характер темпераментный, и все дела вершились по настроению. Не иначе как давала о себе знать кровь ее южных предков, наследие отца, бессарабского помещика Тимофея Севериановича Маркианова. По крайней мере, внешне она на него, говорят, походила.

Александр Иосифович повесил в спальне жены большую картину в тусклой золоченой раме с изображением цыганки, гадающей на картах. Лидочка, бывало, пряталась от ее всевидящих глаз за кроватью, за туалетным столиком, за шкафом, но, выглядывая из укрытия, снова и снова встречалась с загадочным цыганским взглядом.

Принимала ли Неонила Тимофеевна заехавшую в будни гостью, наносила ли сама визит в своей пролетке, запряженной парой лошадей, она не могла не откликнуться на одну и ту же просьбу: «Дорогая, раскиньте карты на меня…» У нее был дар предвидения, подтверждавшийся самой жизнью. Во всяком случае, ее друзья и знакомые не вершили своих дел — любовных или служебных, — не уговорив ее «посмотреть на картах».

Видно, все-таки повстречался когда-то цыганский табор кому-то из Маркиановых в бессарабских степях.

Различие характеров не мешало супругам преданно любить друг друга. Взрывной нрав доброй по природе Неонилы Тимофеевны лишь на какие-то минуты мог взбаламутить ровную атмосферу дома. Александр Иосифович, мягко улыбаясь и по привычке щурясь, подходил к жене, обнимал за плечи: «Нилюся, ну же, Нилюся…» — и пожар затухал.

Тем не менее отношение к детям у них было совсем разное. В 1906 году родился последний сын — Александр, Шура. Мать не хотела давать ему это имя, говоря, что сын не должен принимать имя отца — это приносит несчастье, — но сдалась на уговоры мужа. Старшая дочь Мария родилась в 1894 году, старший сын Георгий — в 1899-м, а Лидия — в 1903 году.

Неонила Тимофеевна не любила заниматься детьми. Нежные чувства у нее вызывали только грудные младенцы. Проходил год, и крошка оказывалась в полном распоряжении нянюшки, простой украинской дивчины, а после достижения четырех лет попадала в руки молоденькой гувернантки. За то время, пока дети находились под присмотром няни-хохлушки, они усваивали массу украинских слов, прочно укоренившихся в их взрослом лексиконе. Лидочка, к примеру, никогда в жизни не говорила «долька апельсина», а только — «скибочка».

Дети льнули к отзывчивому, добрейшему Александру Иосифовичу. Младшие, особенно в счастливые летние дни — вплоть до 1912 года, — не отходили в Отрадном ни на шаг от отца, приезжавшего из города.