Мартовские дни 1917 года - Сергей Петрович Мельгунов

революции». Историк приходит к выводу, что «не Дума руководила стихией, а стихия влекла за собой Временный комитет», который без поддержки Советов не смог бы «водворить даже подобие порядка».

2. Историк особо подчеркивает то близорукое «опьянение», которое охватило в первые дни «свободы» всех, даже убежденных монархистов. Мудрые голоса, предупреждавшие об опасности анархии, развала власти страны, «тонули в общей атмосфере повышенного оптимизма». Охвативший всех «психоз говорения» и свободолюбивых речей затмил собой последние крупицы сдержанности, и это рано или поздно не могло не обернуться трагическими последствиями.

3. Автор показывает, что народ в первые дни революции «был совершенно чужд мысли о цареубийстве», призыв «“Смерть тирану” не звучал в период Временного правительства нигде и никогда». Однако этот лозунг родился и пестовался в среде дореволюционных участников дворцового переворота, в том числе националистов и монархистов. Не стихия требовала «устранения монарха», а либеральные общественные деятели, как это было уже не раз, проявляли свои кровожадные устремления.

4. Мельгунов рассеивает легенду о том, что поездка А.И. Гучкова и В.И. Шульгина в Псков к императору была якобы «секретной»: она осуществлялась с одобрения думских деятелей при молчаливом согласии верхушки Советов. Причем ехали они то ли «просить об ответственном министерстве», то ли добиваться отречения. Показательно, что, выступая перед толпой у царского вагона после подписания императором манифеста об отречении, Гучков заявил: «Государь дал больше, нежели мы ожидали». Историк приводит в книге много свидетельств того, что на самом деле имело место добровольное отречение императора, а не вынужденное или «вытребованное» думскими деятелями и заговорщиками.

5. Мельгунов рассеивает миф о чрезмерном количестве жертв революции и о существовавшей якобы «специфической атмосфере убийств» в первые ее дни. Отдельные эксцессы, единичные случаи убийств офицеров не отменяют в целом бескровного характера революции, особенно в отношении самих революционеров. Достаточно упомянуть о поведении генерала П.Н. Врангеля, который «постоянно ходил по городу пешком в генеральской форме с вензелями Наследника Цесаревича на погонах… и за все время не имел ни одного столкновения».

6. Автор опровергает и еще один миф о якобы страшной угрозе, которая исходила от карательной экспедиции «почтенного по возрасту» и «мягкого» по характеру генерала Иванова. «В действительности, со стороны Ивановского отряда никакой опасности не могло быть… потому что ни одну воинскую часть нельзя было направить против восставшего народа». Иванов сам, чтобы избежать возможных столкновений, вывел свой батальон из Царского Села на станцию Вырица и даже не собирался, по указанию царя, вводить войска в Петербург. 2 марта ночью он получил от Николая II следующую телеграмму: «Надеюсь, прибыли благополучно. Прошу до моего приезда и доклада мне никаких мер не предпринимать». Никаких действий вообще и не предпринималось. Уже 3 марта генерал выехал со своим батальоном в Ставку в Могилев. Если бы не фантазии многих мемуаристов, то тезис о готовности императора залить революцию кровью вообще не имел бы под собой почвы.

7. Автор разбивает и легенду о том, что Временное правительство было создано якобы «еще в 1916 г.». На самом деле оно оформилось лишь в дневные часы 2 марта 1917 года, когда участники его создания «взяли старый ходячий список проектированного думского “министерства доверия” и подбавили к нему новых людей, которых, казалось, выдвигала создавшаяся конъюнктура». Именно так туда попал А.Ф. Керенский, который, используя свои бесспорные актерские способности, сразу же оказался «самым популярным человеком» революционных дней.

Удивительно, но в своей книге С.П. Мельгунов ни разу даже не упомянул о масонских связях, которые скрепляли «верхушку» деятелей Февральской революции и которые он обстоятельно описал в другой своей книге – «На путях к дворцовому перевороту. Заговоры перед революцией 1917 года», написанной им 15 годами раньше, изданную в Париже в 1931 году и выпущенную в России только в 2004 году. Хотя автор заявил тогда, что «современнику очень щекотливо раскрывать чужие тайны», он все-таки, благодаря привлечению широкого круга источников и личным опросам ряда заговорщиков, доказал «несомненную связь между заговорщической деятельностью и русским масонством эпохи мировой войны». По мнению Мельгунова, масонство «большой революционной силой» не было, а масонская форма в российской обстановке не могла «содействовать политическому объединению». Между тем именно «масонская ячейка» была «связующим как бы звеном между отдельными группами “заговорщиков” – той закулисной дирижерской палочкой, которая пыталась управлять событиями».

Видимо, по прошествии лет Мельгунов еще более убедился в том, что этой «дирижерской палочке» не очень-то удавалось управлять событиями, а наоборот, череда быстростремительных событий диктовала ее «лихорадочные движения». «Музыку заказывала» народная стихия, потому-то революции и называются революциями. «Взбаламученный океан революционных страстей» вел «утлую ладью» России в бездну еще более страшных испытаний и потрясений, и масонам, хотя они и оказались в составе буржуазного правительства, было не под силу остановить это движение.

В «Мартовских днях» автор, имея в виду заговорщиков, писал: «Никакого конкретного плана действий у них не было, если не считать довольно расплывчатых проектов дворцового переворота, в которые были посвящены немногие…» Он привел огромное количество доказательств того, что люди, которых вынес наверх поток «революционной лавы», оказались просто неспособны руководить огромной страной.

8. Самой интересной частью книги Мельгунова, безусловно, является описание им драмы отречения Николая II, которая насыщена такими яркими коллизиями и детективными сюжетами, что впору создавать на ее основе авантюрно-историческую пьесу. По ходу этого описания историк доказывает, что царская «свита не могла оказывать заметного влияния на политические решения монарха» в силу особенностей его характера, что царь «вовсе не был готов утопить в крови народное восстание», понимая опасность междоусобной борьбы в период продолжавшейся войны, что никакого провоцирования революции якобы для заключения сепаратного мира не было, тем более с помощью так называемых «протопоповских пулеметов» (по фамилии министра внутренних дел), которыми будто бы с крыш расстреливали толпу.

9. Блуждания императорского поезда по пути следования из Могилева в Царское Село историк объясняет не действиями революционных железнодорожников, а хаосом, который быстро наступил на железной дороге благодаря стечению обстоятельств. Объясняя поведение императора, Мельгунов справедливо писал: «Едва ли “последний самодержец” принадлежал к числу боевых натур, которых опасность возбуждает и заставляет идти на риск. Скорее ему присуща была некоторая пассивность перед роком – мистическая покорность судьбе…» Именно эта покорность и готовность принять выпавшие на его долю испытания и заставили царя в условиях революционного взрыва пойти на отречение. В эти дни император заявил, что «лично не держится за власть, но только не может принять решение против своей