Свет иных дней - Стивен Бакстер

Виталий хорошо осознавал, что он здесь самый старый. Вероятно, последний уцелевший представитель былого. Эта мысль доставила ему некоторое, довольно слабое, удовольствие.

На самом деле прошло почти семьдесят лет со дня запуска первой «Молнии», а это случилось в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Казалось, что прошло всего семьдесят дней, – настолько ярко эти события представали перед мысленным взором Виталия. Тогда армия молодых ученых, инженеров-ракетостроителей, техников, рабочих, поваров, плотников и каменщиков пришла в эту, такую малообещающую с виду степь.

Они жили в палатках, они то изнемогали от жары, то замерзали, а вооружены были только преданностью гению Королева. Они построили и запустили первые космические корабли в истории человечества.

Конструкция спутников «Молния» была поистине гениальной. Громадные ракеты-носители системы Королева были неспособны вывести спутник на геосинхронную орбиту с большим радиусом, чтобы станция парила над определенной точкой поверхности Земли. Поэтому Королев пускал свои спутники по эллиптическим восьмичасовым траекториям.

Находясь на таких тщательно выверенных орбитах, три «Молнии» могли покрывать большую часть территории Советского Союза. На протяжении нескольких десятков лет СССР, а впоследствии Россия держали созвездия «Молний» на эксцентрических орбитах, и тем самым достигалось значительное социальное и экономическое единство огромной страны.

Виталий считал спутники связи «Молния» самым значительным достижением Королева, превосходившим даже успехи Генерального конструктора в запуске в космос роботов, и людей, и аппаратов, коснувшихся поверхности Марса и Венеры, и даже то, что Королеву чуть было не удалось опередить американцев по Лунной программе.

Но теперь, пожалуй, надобность в этих чудесных «пташках» пошла на убыль.

Громадная пусковая установка откатилась в сторону, отвалились последние энергетические кабели и медленно отползли прочь, будто жирные черные змеи. Обнажилась ракета-носитель, похожая на иглу с барочными желобами, такими типичными для древнего, восхитительного, супернадежного дизайна Королева. Солнце поднялось уже высоко в небо, но ракету озарял яркий искусственный свет и окутывали облака пара выгоравшего криогенного топлива. Tri. Dva. Odin. Zashiganiye!

Подъезжая к кампусу «Нашего мира», Кейт Манцони задумалась над тем, не переусердствовала ли она в стараниях стильно «немножечко опоздать» на это зрелищное мероприятие, – небо над штатом Вашингтон уже играло всеми красками светового шоу, устроенного Хайремом Паттерсоном.

Небо расчерчивали маленькие самолеты и рассыпали в воздухе пыль (несомненно, она не несла никакой экологической опасности), а на слое этой пыли лазеры рисовали виртуальные изображения вращающейся Земли. Каждые несколько секунд земной шар становился прозрачным и в его сердцевине красовался знакомый корпоративный логотип «Нашего мира». Все это, конечно, выглядело ужасно аляповато и только заслоняло подлинную красоту высокого и ясного ночного неба.

Кейт затемнила верх автомобиля, но перед глазами у нее еще какое-то время стояла картинка, нарисованная на небесах. Рядом с машиной запорхал дрон. Это был еще один медленно вращающийся земной шар. Он обратился к Кейт гладким, исключительно синтетическим голосом, начисто лишенным эмоций:

– Сюда, мисс Манцони.

– Минутку. – Она прошептала: – «Поисковик», зеркало.

Посередине ее поля зрения кристаллизовалось ее изображение, оно беспечно наложилось на вращающегося дрона. Кейт осмотрела свое платье спереди и сзади, нанесла на предплечья программируемые татуировки и поправила выбившиеся пряди волос. Собственное изображение, синтезированное с помощью установленных в салоне машины видеокамер и переданное на имплантаты, вживленные в сетчатку, было немного зернистым и распадалось на блоки-пиксели, если Кейт делала слишком резкие движения, но она была готова смириться с этими ограничениями, связанными с устаревшей технологией имплантации. Уж лучше перетерпеть легкое головокружение, чем подпустить к своему черепу какого-нибудь криворукого нейрохирурга-имплантолога и позволить ему там копаться.

Приведя себя в порядок, Кейт отключила изображение и вышла из машины – настолько грациозно, насколько сумела в необычайно узком и совершенно непрактичном платье.

Кампус «Нашего мира» оказался ковром, составленным из аккуратных квадратов газонной травы, лежащих между трехэтажными офисными зданиями – приземистыми, пухлыми коробками из голубого стекла на тоненьких опорах из сверхпрочного бетона. Уродливые и выпендрежные образчики корпоративного шика девяностых годов двадцатого века. Нижний этаж каждой из этих построек представлял собой открытую автостоянку. На одной из них припарковалась машина Кейт.

Кейт влилась в людскую реку, текущую к нескольким банкетным залам. Над головами людей порхали дроны.

Зал представлял собой впечатляющее зрелище. Это был многоэтажный стеклянный цилиндр, построенный вокруг подлинного обломка Берлинской стены, покрытого граффити. Посередине зала струился поток воды, над ним были проложены небольшие каменные мостики. Сегодня по стеклянному полу разгуливало не меньше тысячи гостей. Группы склеивались, и группы растекались, и над всем этим витало облако болтовни.

Некоторые поворачивали головы, заметив Кейт. Одни узнавали ее, другие – как мужчины, так и женщины – снисходительно и похотливо строили расчеты.

Кейт выделяла из толпы одно лицо за другим, и от узнавания ей вскоре стало не по себе. Тут собрались президенты, диктаторы, представители королевских семейств, финансовые и промышленные магнаты, а еще – обычное ассорти знаменитостей из мира кино, музыки и прочих сфер искусства. Кейт пока не заметила президента Хуарес, но кое-кто из ее кабинета тут присутствовал. «Хайрем собрал ту еще толпу народа на свое последнее представление», – подумала Кейт.

Она, конечно, понимала, что ее сюда пригласили не только за блестящий талант журналистки и хорошо подвешенный язык, но еще и за то, что она была хороша собой, и за ту известность, которую принесло ей освещение открытия Полыни[2]. Но под таким углом она была готова с радостью себя эксплуатировать с первого же дня своего «большого прорыва».

Повсюду порхали дроны, разносили канапе и напитки. Кейт взяла себе коктейль. На некоторых дронах красовались кадры с того или иного из телеканалов Хайрема. В суматохе на эти кадры внимания почти никто не обращал, даже на самые зрелищные, – ну вот, например, один из них представлял собой ракету перед стартом, явно заснятую в какой-то пыльной азиатской степи. Кейт не стала бы отрицать, что собирательный эффект от демонстрации всей этой техники получался впечатляющим. Он словно бы подкреплял знаменитую хвастливую фразу Хайрема о том, что цель «Нашего мира» – информировать планету.