Охота на Химеру - Татьяна Полетаева

— И его до сих пор никто не выследил?

— В том то и дело… У нас он должен был засветиться не менее трех раз… Каким бы умником ни был. И, тем не менее — никаких следов. Я даже теоретически не могу понять, как ему это удалось. Нет, этот парень гений и даже больше.

— Нам надо заловить этого гения, и как можно скорее. Есть идеи?

— Выследить его через сеть невозможно. Во всяком случае с тем, что мы сейчас имеем. И если хочешь поймать гения, ты должен придумать что–то не менее гениальное.

Марк думал. Гением он себя не считал. Но упорства ему было не занимать. Вот только времени оставалось мало… Но кое–что сделать было можно.

— Подними все свои связи. Собери всю информацию, какую сможешь, — Марк смотрел в угол экрана, а маленькая голубая бабочка продолжала насмешливо порхать. — Мы должны знать как можно больше. Пока еще не поздно…

Вадим молча кивнул и приступил к работе. Ни один из них даже не подозревал, что они уже опоздали.

* * *

За четыре месяца до этого. Екатерина Дымова. Воспоминания.

В первый раз умирать было легко. И совсем не страшно. Моя первая смерть… Глупость несусветная. Ну кто мог подумать, что дура медсестра перед операцией вколет мне что–то, что мой организм сочтет совершенно неприемлемым? То, что я страдала аллергией на целый список лекарств, было, разумеется, отражено в моей карточке, да и врач об этом прекрасно знал. Но ведь прочитать об этом самоуверенной девчонке было лень, или просто она мало что поняла из написанного. А я умерла очень быстро — анафилактический шок. Внезапно просто не смогла дышать, а потом остановилось сердце. Нет, страшно мне не было — я вообще ничего не чувствовала. Даже безразличие не совсем то слово, которое можно употребить. Для меня не появились никакие туннели со светом в конце — просто я вдруг на мгновение увидела все как бы со стороны. Операционную, залитую ярким светом, суетящихся вокруг врачей, саму себя с невероятно бледным лицом и закрытыми глазами… И полнейшая тишина, как будто я мгновенно оглохла… Было ли это галлюцинацией? Вполне возможно. Что было после, я не знала — память не сохранила других моментов. Потом хирург сказал, что меня откачали только потому, что я лежала на операционном столе. Сорок пять секунд клинической смерти. Врач тогда перепугался сильно, очень сильно. Когда я пришла в себя в реанимации, от меня не отходили ни на минуту. Впрочем, все это сложилось в картинку гораздо позже и из отдельных кусочков. Я все–таки умудрилась выжить тогда — но пережитое оставило свой след. Что–то во мне умерло — какая–то часть меня, которую я не осознавала. Просто я поняла, что стала другой. Более равнодушной… Хотя нет, это было не равнодушие. Просто я утратила что–то… Трудноуловимое.

Воспоминаний о том времени сохранилось совсем немного. Помню, что больше не могла писать стихи… Меня больше не радовали длительные прогулки… И я стала бояться неба. Раньше я могла идти, мечтая и смотря в голубую высь. Я любила гулять часами по парку, рассматривая окружающее — зелень, фонтаны, играющих детей, все время меняющие свою форму облака… Все это оказалось утраченным. Когда я смотрела вверх, я видела бездну, в которую, казалось, так легко соскользнуть. Гуляя одна, я испытывала абсолютно необъяснимый страх — мне все время казалось, что я совершенно беззащитна. Наверно, тогда у меня развилось что–то вроде психоза, но врачей я тоже стала бояться и все чаще предпочитала молчать.

Мне стали сниться кошмары. В своих снах я каждый раз умирала… И просыпаясь среди ночи, долго не могла уснуть. Смерть во сне была страшной… И долгой… И каждый раз новой. Это выматывало больше всего — мучительный страх человека, который понимает, что умирает. Не знаю, почему сны стали такими яркими, но я прекрасно помнила их… Со всеми мучительными подробностями. Я вообще стала бояться ночи — даже не самой ночи, а времени, когда предстояло лечь спать. Все дольше и дольше оттягивала время, когда надо ложится в постель, — слишком силен стал во мне страх. И едва не довела себя до бессонницы.

Никогда не любила пить лекарства, но в тот момент выхода у меня не было — иначе я бы просто сошла с ума. Я стала пить снотворное… И теперь на время сна просто проваливалась в глубокую черную пропасть. Через несколько дней я смогла заснуть сама — и кошмары на время отступили. Но спустя несколько месяцев они стали вновь сниться с пугающей регулярностью. Обычно они длились несколько дней подряд, после чего я впадала в мрачное состояние, являющееся предвестником депрессии… Но потом сны снова становились легкими и незапоминающимися, и я понемногу отходила.

Воспоминания, воспоминания… Тот год почти выпал из моей памяти. Помню, что стала обладать завидным равнодушием к еде и сильно похудела. Помню, что под глазами вечно были темные круги, которые я не могла скрыть никакой косметикой, и поэтому просто махнула на них рукой. Помню, что старалась загружать себя любой работой — лишь бы оставалось поменьше времени… Свободного времени.

Тот период вспоминается мне бессмысленными метаниями. Я хваталась за кучу дел и ничего не могла довести до конца. И чувствовала себя соответственно. Бестолковой, беспомощной… Впрочем, тогда я вполне заслуживала эти эпитеты. Но в тот момент меня сильно выручали ответственность и методичность — несмотря ни на что, на работе мной оставались довольны. Но дома все валилось из рук.

Больше всего я стала бояться времени, когда работа оказывалась выполнена и в пустой квартире становилось тихо. В этот момент я сама себе начинала казаться призраком, которого не существует на самом деле. Каждый посторонний шум заставлял меня вздрагивать. Сначала я включала телевизор, но от новостей меня корежило, шоу казались верхом идиотизма, а сериалы просто раздражали. Фильмы смотреть я тоже не могла — сцены убийств, драк, любые проявления насилия стали вызывать у меня стойкую неприязнь.

Я всегда любила читать — это позволяло на время переноситься в мир, которого не существовало. Стать частью чего–то нового, неизведанного. На время отрешиться от всех проблем. Любовь к книгам я сохранила… И это меня сильно поддерживало.

Друзья… Их у меня и так было немного, но в тот год я утратила связь почти со всеми. Потому что не могла им объяснить, насколько я изменилась. Они и сейчас видели меня прежней. А я стала совсем иной. И к тому же более проницательной, что ли… Во многом чувствовала фальшь, и, кроме того, теперь я могла легко понять человека, побеседовав с ним совсем чуть–чуть. Понять, какой он: эмоции, стремления, ход мыслей… Это пугало и завораживало. И лишило последних друзей. Я просто самоустранилась, перестала поддерживать с ними связь, ушла в книги и Интернет…

Интернет стал для меня невероятным благом — убежищем, в которое я убегала вечерами, защитой от тоски и страхов. Я была в нем призраком среди призраков — не признавая никаких обязательств, я уходила из реального мира в мечты. Несколько часов в день быть собой и одновременно кем–то совсем другим. Отдушина от страхов и неуверенности. Общение с людьми, которые никогда не знали меня прежнюю — только такую, какой я стала.

Я не помню, когда все закончилось. Вернее, когда моя жизнь внезапно круто изменилась. Сначала у меня появился друг — хотя раньше я бы никогда не поверила, что можно считать другом человека, которого никогда не видела. А с другой стороны, он был таким же призраком, как и я, — я могла рассказать ему все и знать, что он поможет — сочувствием, пониманием или советом. То, что нас разделали тысячи километров и я никогда его не увижу, было только к лучшему — позволяло быть собой, именно такой, какой я себя чувствовала.