Кружевное убийство - Людмила Мартова

– Иду, – чуть виновато откликнулась она на Палашкин призыв и ускорила шаг. Нехорошо заставлять себя ждать, да и на урок опаздывать не след.

Вот уже месяц три подружки два раза в неделю, по вторникам и четвергам, посещали уроки кружевоплетения, которые давала известная кружевница София Брянцева. Ее мать Анфия Федоровна исполняла любые виды кружева: и иностранный «валансьен», и «брюссель». Но больше всего ценился изобретенный ею «вологодский манер», а уж София и вовсе слыла лучшей кружевницей в округе. Девчонки шептались, что за один заказ от столичных модниц она могла получить неслыханные деньги – аж двести рублей.

Добрая Дуся нет-нет да вздыхала, невольно завидуя семейному укладу дома, в котором им приходилось регулярно бывать. Тата же не завидовала ничуть – знала, что кружева плетут да уроки дают мать и дочь не от хлебосольной жизни. В средствах к существованию Брянцевы нуждались постоянно, а кружевоплетение давало стабильный заработок. Еще более прибыльным делом оказалось создание рисунков и изготовление сколков. На нем Анфия Федоровна и София Петровна зарабатывали даже больше, чем собственно на плетении, да и делать это было гораздо легче.

В досужие разговоры Тата вообще не верила. Как же двести, когда самая дорогая шаль, сплетенная Таткиной матерью, не приносила в семью больше пяти рублей, да и то не часто? Обычно они и двум рублям были рады.

Честности ради, Тата не могла не признать, что кружево у матери выходило толстое, грубое, напрочь лишенное того воздушного изящества, которое струилось из-под пальцев Софии Брянцевой. Собственно говоря, именно из-за этого Татку и отдали в обучение к известной мастерице, и теперь она истово училась, мечтая о том, чтобы, уподобившись Анфии и Софии, выплетать платья и косынки, тальмы, покрывала, вуали, наколки и чепцы.

Соня Брянцева за пяльца уселась, когда ей было пять лет, а учить других начала, едва ей исполнилось десять. Этот факт отдавался у пятнадцатилетней Таты болью в душе, заставляя горевать о собственном несовершенстве. Неужели ей никогда-никогда не стать такой, как София?

Школа располагалась в выделенном на эти цели большом помещении в доме Брянцевых. Ходили сюда ученицы из города и окрестных деревень в возрасте от двенадцати до сорока, так что, строго говоря, Татка и ее подруги были здесь еще не самыми «позднеспелыми». С Палашки с ее кожаными сапожками Брянцевы брали по пять копеек за урок – ее зажиточный отец мог потянуть плату за неожиданное увлечение дочери, а вот Дуся и Тата расплачивались то корзинкой клюквы, то шматком сала, то свежеиспеченным пирогом. Для них кружевоплетение было не блажью, а потенциальным источником дохода.

Урок начинался в десять, и сделать перерыв мастерицы могли не раньше часа пополудни. После сигнала Софии они доставали свои узелки с припасенным обедом, как правило, состоящим из куска ржаного хлеба, соленого огурца и холодной картофелины, и, наскоро перекусив, бежали на улицу, чтобы вдохнуть свежего воздуха. На перерыв отводилось минут сорок, после чего ученицы возвращались к занятиям и сидели, склонив голову над подушечкой и коля пальцы булавками, до пяти часов вечера.

Тата перерыв любила особо еще и за то, что в это время из уездного суда приходил на обед глава семьи Брянцевых, Петр Степанович, в которого Тата была тайно влюблена. Иногда девушке удавалось пусть одним глазком да увидеть объект своей девичьей наивной страсти. Интересно, повезет ей сегодня или нет?

Ускорив шаг, чтобы поспеть за широко шагающими подругами, Тата придирчиво вспоминала, как именно сегодня оделась. Впрочем, к Брянцевым она всегда старалась надевать лучшее. Цельная рубаха, длинная, по самую щиколотку, сегодня была новой, оттого сверкающей белизной. Лямки на ярко-красном сарафане Тата заменила на кружевные, сплетенные собственными руками. Такая же кружевная лента шла под пуговицами, имитирующими застежку. Мать, конечно, требовала надеть другой сарафан, с утепленным шерстяной подкладкой подолом, но Тата наотрез отказалась. Да, студеное нынче утро, но все же не зима.

Палашка уже красовалась в новой шубке, короткой, но из беличьего меха. На Дусе была надета суконная коротайка, как водится, расшитая тесьмой и разноцветными шнурами, а Тата куталась в кафтан из шерстяной ткани, купленной отцом по какой-то оказии и тоже украшенной кружевом. От овчинного тулупа, предложенного матерью, удалось пока отвертеться. Нет, в таком виде не стыдно показаться на глаза Петру Степановичу, совсем не стыдно.

– Тата, ну хватит витать в небесах, – Палашка опять топнула ножкой, проявляя характер, – поторапливайся, из-за тебя мы опоздаем.

Оказывается, замечтавшись, она опять отстала от подруг. Тяжело вздохнув над собственным несовершенством, из-за которого Тата то и дело влетала в неприятности, она бросилась их нагонять.

* * *

Снежана разогнула затекшую спину и сладко потянулась. Сегодняшняя норма выполнена, теперь, пожалуй, можно и пообедать. Из кухни тянуло привычными домашними ароматами сдобы, жареного мяса и, кажется, борща.

– Ма-а-а-ам, что у нас сегодня на обед? – прокричала Снежана, придирчиво осмотрела выполненную за сегодня работу – распускающуюся поверх сколка невиданной красоты жар-птицу, которую постоянная заказчица хотела видеть на спине черного выходного платья, – и поправила коклюшки, издавшие легкий мелодичный звон. Звон был особый – хоть раз в жизни услышишь, ни с чем не перепутаешь.

– Иди руки мой, садись за стол и узнаешь. – Голос матери тоже был звонким, мелодичным, совершенно не соответствующим ее семидесяти двум годам.

Маму, сохранившую хрупкость невысокой фигурки, носившую неизменные каблуки и короткую, ультрасовременную стрижку, со спины часто принимали за девушку. Снежана ею гордилась.

– Скоро закончишь? – спросила мама, когда она с удобством расположилась на своем законном месте, у холодильника, и с удовольствием зачерпнула первую ложку огненного, ярко-красного борща, к которому прилагалось тонко порезанное розовое сало с корочкой черного перца, два зубчика чеснока и домашняя, недавно испеченная, еще горячая пампушка. Рядом стояла плошка с маслом. – Когда Вера Михайловна платье ждет?

Пунктуальность мама считала одним из главных профессиональных качеств хорошей швеи, и плетеи тоже. «Плетеями» в народе называли кружевниц, маме это старорусское название нравилось больше, и Снежана не спорила. Заказчицы обычно называли ее портнихой, и с ними Снежана не спорила тоже. По большому счету ей было совершенно все равно, как называется ее труд. Главное – за него платили, и ее ловкие пальцы, которым было все равно, кроить, шить или плести кружево, обеспечивали им с мамой вполне безбедную жизнь. Не миллионеры, конечно, но и жаловаться не на что, пока глаза видят и руки не дрожат.

Раньше главным добытчиком в семье был папа. Мама же, творческая натура, сколько Снежана себя помнила, разрабатывала рисунки для сколков и плела кружева. Особого дохода это, если честно, не приносило, зато удовольствия – сколько угодно. Много лет мама проработала на кружевной фабрике «Снежинка», в честь которой, собственно говоря, и назвала единственную дочь.