Жизнь соло. Новая социальная реальность - Эрик Кляйненберг

Сухие цифры никогда не в состоянии отразить полную картину происходящего, но в данном случае статистика просто поразительна. В 1950 г. 22 % американцев были одинокими; 4 млн человек жили отдельно, что составляло 9 % всех домохозяйств. В то время одинокую жизнь вели в основном люди в отдаленных и обширных по территории штатах страны — на Аляске, в Монтане и Неваде, то есть там, где была работа для одиноких мужчин, которые относились к своей ситуации как к короткому переходному периоду, за которым следует обычная семейная жизнь.

В наши дни одинокими являются более 50 % взрослых американцев; 31 млн человек — приблизительно один из семи взрослых — проживают в одиночестве. (В эту статистику не входят 8 млн обитателей частных и государственных домов престарелых и тюрем). Одинокие составляют 28 % всех американских домохозяйств. Одинокие и бездетные супружеские пары — самые распространенные категории и по числу домохозяйств „обгоняют“ такие формы организации проживания, как нуклеарная семья, семья из нескольких поколений, живущих под одной крышей, соарендаторы квартир или определенная группа людей, живущая в специально для нее снятом или построенном доме. Возможно, вы удивитесь, но жизнь в одиночестве является одной из самых жизнестойких форм организации домохозяйства. Исследования, длившиеся пять лет, выявили, что одинокие люди не склонны менять свой образ жизни, равно как место жительства. Именно эта группа населения по сравнению со всеми остальными группами, за исключением категории женатых пар с детьми, является наиболее стабильной в том, что касается формы проживания.

Современные одиночки, собственники или арендаторы квартир, — это главным образом женщины, которых в общей сложности насчитывается 17 млн. Число одиноко живущих мужчин составляет 14 млн. Из общего количества взрослых представителей обоих полов 15 млн принадлежат к возрастной группе 35–64 года, около 10 млн составляют престарелые. Число молодых взрослых (между 18 и 34 годами) достигает 5 млн по сравнению с 0,5 млн в 1950 г. Молодые взрослые представляют собой наиболее быстро растущий сегмент одинокой части населения.

В отличие от своих предшественников наши одинокие современники проживают в определенных районах крупных городов по всей стране. Городами с наибольшим числом проживающих в одиночестве людей являются Вашингтон, Сиэтл, Денвер, Миннеаполис, Чикаго, Даллас, Нью-Йорк и Майами. Более половины обитателей Манхэттена проживает в квартирах, рассчитанных на одного человека.

Несмотря на распространенность „жизни в одиночестве“, этот феномен мало обсуждают и он малопонятен. Повзрослев, мы стремимся переехать в собственные стены, но сомневаемся, стоит ли долго вести такой образ жизни, даже если он полностью нас устраивает. Мы переживаем за судьбу не нашедших своей „половинки“ друзей и родственников, даже если те твердят, что все у них в полном порядке и они встретят кого-нибудь, когда придет время. Мы стараемся поддержать престарелых родителей, а также вдовствующих дедушек и бабушек, проживающих отдельно, и теряемся, когда те заявляют, что никуда не хотят переезжать и собираются коротать век в одиночестве.

Распространяясь все шире и шире, феномен одиночества перестает быть делом сугубо личным и приобретает общественное значение. К сожалению, его чаще всего рассматривают однобоко — как следствие человеческой самовлюбленности, серьезную социальную проблему, вызванную растущей фрагментацией общества и индивидуализацией его членов. Подобные нравственные оценки, в сущности, не выходят за крайне узкие рамки романтических идеалов сериала „Отец знает лучше“ и гламурных соблазнов „Секса в большем городе“. На самом деле жизнь в одиночестве гораздо более разнообразна и комфортна, чем кажется со стороны. Становясь все более популярным, этот феномен изменяет „социальную ткань“ и представление о человеческих взаимоотношениях, влияет на особенности градостроительства и развития экономики. Феномен одиночества оказывает значительное воздействие и на процесс личного взросления, старения и умирания. Это явление так или иначе затрагивает все социальные слои населения и почти все семьи, вне зависимости от их социального положения и состава в данный конкретный момент.

Это явление гораздо шире, чем большинство из нас себе представляет. Можно, конечно, пытаться объяснить растущее число живущих в одиночестве людей исключительно американской спецификой, следствием того, что литературный критик Гарольд Блум назвал национальной „религией самообеспечения“. Ведь американцы издавна гордятся своей независимостью и самодостаточностью. Томас Джефферсон назвал индивидуализм величайшим символом американской жизни, а историк Дэвид Поттер подчеркнул, что американцы рассматривают это понятие, как святыню. В книге „Склонности сердца“ (Habits of the Heart) социолога Роберта Беллы и его соавторов описаны две традиции американского индивидуализма. „Утилитарный индивидуализм“, ярким выразителем которого является Бенджамин Франклин, основан на вере в то, что общество процветает тогда, когда каждый его член преследует в первую очередь свои собственные цели. Именно это понимание индивидуализма породило такие либертарианские черты американского общества, как свобода личности и широкий спектр гражданских прав. Представителем „экспрессивного индивидуализма“ является Уолт Уитмен, прославляющий торжество индивида (что очевидно из текста первой строчки первого издания сборника „Листья травы“). Вдохновленная Уитменом.

Америка и по сей день продолжает заниматься поисками самой себя и смысла своего существования. Несмотря на различие в целях и декларируемых ценностях, эти два понимания индивидуализма представляют собой культурное обоснование того, что личность необходимо ставить выше общества. Для нас, американцев, такое понимание жизненных ценностей является основополагающим.

Давайте вспомним одного из виднейших мыслителей и общественных деятелей Ральфа У. Эмерсона. В известном эссе „О доверии к себе“ он предупреждал о том, что „общество повсеместно плетет заговор против своих собственных членов“, а также дает совет, как такой ситуации избежать. „Оправдайте себя перед самим собой — и вы получите одобрение всего мира“. Сосед Эмерсона — Генри Д. Торо — выступил за идею самообеспечения и расчета исключительно на собственные силы более драматичным способом: он демонстративно переселился в хижину около Уолденского пруда. „Там, где я живу, так же уединенно и одиноко, как в прериях, — писал он. — Иногда даже кажется, что в моем маленьком мире звезды, солнце и луна светят только для меня“. Торо считал, что в таких идеальных условиях нет места одиночеству. „Черная меланхолия не посещает того, кто живет на Природе и усмирил свои страсти и чувства… Лишь один-единственный раз в течение одного часа я ощущал, что меня угнетает чувство одиночества. Я начал думать о том, что человеческое соседство необходимо для ведения спокойной и здоровой жизни. Я был один, и в этом было что-то неприятное…“ Но через некоторое время „я снова увидел свежесть и красоту Природы… которые оттенили и сделали незначительными надуманные радости человеческой близости, после чего я никогда больше не вспоминал о них“.

Мудрость аргументов Эмерсона и Торо вдохновляла поколения американских индивидуалистов, которые прокладывали свой собственный путь в этом мире. Это были одинокие покорители необъятных территорий на западе страны. Детективы с поднятыми воротниками пальто в темных городских переулках. Любители приключений, которые, чтобы познать себя, ехали в необжитые районы. Такие одиночки стали символом американской поп-культуры и живым воплощением романтических представлений об абсолютно свободном человеке. Было бы логично сделать вывод о том, что современные городские одиночки продолжают эту традицию.