Натюрморт с серебряной вазой - Наталья Солнцева

Он не осмеливался задать ей этот вопрос, радуясь хотя бы тому, что она разрешила ему сопровождать себя. Могла уехать и даже ручкой не помахать. А тут заранее вызвала его в свою резиденцию в Черном Логе и предложила провести отпуск вместе. Лавров задохнулся от счастья, а потом сообразил, что Колбин вряд ли его отпустит. Глории-то все равно – она Колбину не подчиняется. Она – совладелица бизнеса. А Лавров служит у них в компании начальником охраны.

Глория глазом не моргнула, когда он высказал ей свои опасения: «Я человек подневольный…»

«Ты мне нужен, – решительно заявила она. – Разве не твоя обязанность охранять меня на отдыхе?»

«Моя, но…»

«Никаких «но». Ты едешь или нет?»

«Разумеется, еду!»

Мог ли он ответить иначе? В конце концов, Колбин не имеет права его уволить без согласия Глории. А если уволит… плевать! Что он, работы себе не найдет?

«Станешь моим помощником на окладе с премиальными, – улыбалась она. – Премиальные – в зависимости от гонорара, который платит клиент».

Клиенты платили ей щедро. В этом Лавров имел повод убедиться, помогая Глории в расследовании запутанных преступлений. Он уже успел обвыкнуться в роли частного сыщика. Как бывший опер он отлично знал, с чего начинать и как собирать информацию. Но выводы – причем совершенно парадоксальные – делала Глория.

Иногда Лаврову казалось, что она обошлась бы и без него. А вот он уже не представлял себе жизни без нее. Он бы согласился на что угодно, исполнил бы любую ее прихоть. Он попал в зависимость от Глории. Эта зависимость тяготила его, но освободиться от нее он не помышлял.

Любовь ли это? Страсть ли? Колдовство? Наваждение? Лавров не задумывался. Они плыли в одной лодке, и он принимал это как нечто данное ему свыше.

– Вот! – воскликнула Глория, останавливаясь.

Он, увлекшись и глядя себе под ноги, наткнулся на нее и невольно обнял. Они, покачнувшись, замерли на обрыве.

– Вот! – повторила она, указывая в морскую синеву и солнечный блеск. – Это здесь…

– Что «здесь»? – не понял Лавров, щурясь.

– Здесь она высматривала своего Янко…

Начальник охраны смешался. У него болела голова, плечи жгло огнем. Ему было не до размышлений. Он желал бы поскорее укрыться в спасительной тени и выпить чего-нибудь холодненького. Лучше пива… но на крайний случай сошла бы и минералка. С кусочками восхитительного льда, с ломтиком лимона…

– Та девушка… из лермонтовской «Тамани»…

– Из… чего? – с натугой соображал Лавров, которого мучили зной и жажда.

– Из «Тамани».

Ах, вот оно что! Глория взяла с собой в дорогу томик Лермонтова, но не прикасалась к книге, пока они не сняли дом с видом на море на самой окраине Тамани. Вчера после душа и скромного ужина она погрузилась в чтение.

В ее возрасте читать Лермонтова? Мило и старомодно. Лаврову казалось, что она ничем уже не может удивить его. А она удивляла…

Домик из трех комнат и кухни, с двумя санузлами и открытой террасой был уютным и сносно обставленным. Хозяйка согласилась сдать его приезжим москвичам за десять тысяч рублей в день. Глория не торговалась.

«Я заплачу за нас обоих, – тоном, не терпящим возражений, заявила она своему спутнику. – Ты со мной, Рома!»

Лавров смутился.

«Мне неприятно, когда за меня платит женщина, – пробормотал он. – В какое положение ты меня ставишь?»

«Ты на работе, милый! – отрезала она. – Изволь подчиняться».

Во дворе дома нашлось место для парковки. Лавров загнал новый «Фольксваген-Туарег» за забор и полез в багажник за сумками.

Глория быстро разложила вещи и убрала в холодильник купленные по пути продукты.

Лаврова постигло жестокое разочарование после ее слов: «Ты будешь спать в гостиной, а я займу спальню». Однако он слишком устал, чтобы спорить.

Этим закончился вчерашний вечер.

Наутро Лавров с трудом проснулся. Он встал и босиком прошел в спальню. В открытое окно лился сладкий южный воздух. На прикроватной тумбочке лежала книга в синем переплете.

Глория уже плескалась в ванной. Оттуда доносились ее мурлыканье и шум воды. Что она напевала? «Белеет па-а-рус одинокий… в тумане мо-оря го-о-олубом…»

С ума сойти!

Лавров вернулся в спальню и, движимый бесцельным любопытством, заглянул на страницы, заложенные закладкой. Прочитал: «Журнал Печорина… Тамань… Хм!»

После завтрака Глория потащила его на прогулку. Очевидно, вчерашнее чтение каким-то образом повлияло на нее.

– Здесь… – твердила она, вертя головой по сторонам. – Где-то поблизости стояла та самая хижина…

Лавров наклонился, сорвал лист лопуха и держал над головой, как зонтик. Ему было невмоготу рассуждать о сущей ерунде под палящим солнцем. Во рту пересохло, на зубах скрипела желтая пыль. Очень хотелось пить.

Вдруг Глория с нетерпеливым возгласом указала вниз на кромку прибоя.

– Вон там… видишь?

Начальник охраны, проклиная женский эгоизм, добросовестно пытался проследить за ее жестом. У воды двигалась фигурка ребенка. Похоже, черный от загара мальчишка торопился куда-то.

– Это слепой… – вырвалось у Глории.

– С чего ты взяла? По-моему, он довольно быстро шагает для слепого. Не спотыкается…

– Ему просто хорошо знакома дорога. Дай сюда бинокль! – скомандовала она.

– Я оставил его дома.

Глория огорченно покачала головой, а Лавров сердито подумал: «Не хватало, чтобы еще раскаленный бинокль болтался у меня на шее!»

Москва

Это был странный и страшный человек. Его звали Иммануил Людвигович Раметов. Сложно произнести даже на трезвую голову, да? А если еще выпить для храбрости, то язык точно заплетется. Тогда Раметов разгневается. Его жутко бесит, когда кто-нибудь ошибается в произнесении сих «священных слов». При этом лицо Раметова бледнеет, глаза наливаются кровью, а рот кривится на сторону. Кажется, еще чуть-чуть, и в уголках его губ начнет пузыриться пена, как у припадочного.

Должно быть, во избежание припадка Раметов требует, дабы все обращались к нему исключительно по фамилии. Господин такой-то. Что ж, весьма разумно.

Магазин «Раритет», которым владел Раметов, находился в старом доме на улице Бахрушина. Этот магазин был под стать хозяину. Довольно мрачное помещение с добротными витринами вдоль стен, с гулкой тишиной, где каждый шелест и шорох многократно подхватывался и усиливался эхом. Обветшалая лепнина на потолке, пыльный хрусталь люстр, массивные багеты, обрамляющие сцены из давно минувшей жизни, колокольчик у двери, возвещающий о долгожданном посетителе.