Хэлло, дорогая - Мишин

выбежала Милли — в таком виде, что было бы ясно даже идиоту, чем они там занимались.

От осознания этого Конни хотелось стукнуть подушку кулаком, накричать на него или на неё — а может, на обоих сразу. Сделать что-то. Но она понимала, что не имеет никакого грёбаного права на это, и что это полная дичь, потому что она Хэлу — племянница. Племянницам обычно нет разницы, с кем занимаются сексом их дяди.

И вообще, она знает его меньше суток.

Конни сунула руку под подушку и со странной печалью подумала, как горько никогда не узнать его ближе. Отказаться от этого и обидеться, после этого случая посчитать его негодяем. Но ведь он имел полное право.

Да! Имел!

Конни уговаривала себя и торговалась. Она знала, что Милли — чёртова шлюха, чуяла с первого же дня. Когда она, мокрая и бледная, пробежала мимо и толкнула её плечом, Конни в голову не пришло, что ей нужна помощь. Она вспыхнула и быстро прошла в ванную. Там на первый взгляд всё было в порядке. Но на раковине Конни нашла дядины очки, а на плитке — когда вытирала ту от налитой на бортики ванны воды — что-то на воду совсем не похожее.

Вязкое, мутное. Более густое, как взболтанный сырой яичный белок.

Конни хотелось пошутить — уж не яичницу ли они тут жарили, но её уже опалило странным огнём. Ей не нужно было говорить с Милли или Хэлом, чтобы представить всё, что произошло. Он занимался с Милли любовью здесь, в этой ванне. Он стоял или лежал? Конечно, стоял. Вряд ли он уместился бы как-то по-другому. А она? Как она его целовала? В губы? В шею? В грудь? Она представила, как Милли губами касается его кожи, и плечи охватило томление. Она боялась даже вообразить, какой он — обнажённый. Лёжа в постели, вспоминала, как растёрла в пальцах сперму, облитую водой, и потом хорошо вымыла руки, а в живот и ниже проваливался горячий камень. Она окатила бортик из лейки, смывая за дядей и Милли все следы их преступления, и после, ещё раз помыв руки, долго смотрела вслед убегающей в слив мыльной воде.

Она впервые познала, что значит сожаление.

Сожаление, что он не её, и никогда не будет ей принадлежать. Странное развоплощённое желание. Он отдался какой-то сучке с дешёвым мелированием и сиськами, торчащими из декольте, ну а ей дарил совсем другую, невинную ласку. Но даже не приобнял! Разве что по-родственному.

Конни понятия не имела, почему думает об этом. Почему его секс с другой стал для неё таким разочарованием.

Любовь с первого взгляда? Она фыркнула.

Нет, в истории остались свидетельства такого чувства. Констанс могла назвать много примеров. Она про них читала и хотела однажды влюбиться так же, хотя никогда бы в этом даже себе не созналась. Клеопатра и Марк Антоний. Элоиза и Абеляр. Мария и Пьер Кюри. Бонни и Клайд. Их истории кончились все до единой ужасно.

Марк Антоний получил ложное письмо о гибели Клеопатры и пронзил себе мечом живот, но не умер сразу. Клеопатра провела с ним последние часы жизни. А потом к своей груди приложила египетскую кобру.

Элоиза и Абеляр были монашкой и монахом. Они влюбились друг в друга и даже зачали сына, но когда об этом прознали, Абеляра кастрировали во сне, а Элоиза покинула свет и стала жить в монастыре. Они до конца жизни писали друг другу полные любви письма. Но какой была та жизнь?

Мария и Пьер Кюри полюбили друг друга слишком внезапно, чтобы это посчиталось приличным. Они были прогрессивными людьми и занимались наукой. Пьер работал с радиацией. После его кончины Мари продолжила дело мужа, пока сама не погибла от лейкемии.

Бонни и Клайд, знаменитые гангстеры-любовники, были бандитами во времена Великой депрессии. Они кутили и грабили вместе, они знали, что всё кончится плохо, и ловили крошки быстротечного счастья. В итоге шесть рейнджеров выпустили в них из засады сто шестьдесят семь пуль, а до того Бонни умудрились тоже подстрелить, так что Клайд всюду носил её на руках.

Констанс знала, что в её случае это была никакая не любовь. И первый, и второй взгляды здесь были ни при чём. Она не хотела думать, что это было, и постаралась отвлечься, потому что влюбляться в своего дядю, даже если он божественно красив и завораживает её до дрожи от малейшего голосового обертона, глупо.

Глупо, грязно, пошло и вульгарно. Это то, у чего нет будущего. То, что не одобрят родители и подружки. Это какая-то болезнь. Почти что простуда. Была бы таблетка — выпить и дело с концом.

И Конни, решив так, насилу уснула.

На следующее утро нахмуренное небо действительно пролилось дождём.

Конни встала в девять и, посмотрев в окно, поняла сразу: сегодня никто не выйдет из дома. За одну только ночь снаружи сильно развезло; кругом были лужи, дождь капал с крыши. Он уже умыл окна и деревья. Конни поправила на плече футболку и хмуро взглянула на двух сестёр, Милли и Сондру, спускавшихся к завтраку.

Они явно были в не лучшем настроении.

— Надеюсь, — сказал Чед, — кто-нибудь приготовит яичницу. И у нас есть бекон.

— Только если ты купил его накануне, — невозмутимо ответов Стейси. Она с кем-то переписывалась, сидя за столом.

Чед скривился.

— А чем плохи «Лаки Чармс»{?}[Кукурузные хлопья]? — с усмешкой спросил Карл.

Констанс взяла у него из-под носа бутылку апельсинового сока и бутылку молока. Сбоку на пластике уже надулся приличный пузырь{?}[На бутылках молока в Америке делают углубление в виде круга. Если вы купили молоко и забыли про него, то со временем оно начнет портиться. Внутри бутылки будет постепенно скапливаться газ и из-за этого увеличиваться давление. Вмятина служит защитой, чтобы бутылка просто не взорвалась и вам бы не пришлось отмывать холодильник. Если в бутылке накопится много давления, то вмятина выгнется в другую сторону, и вы заметите, что молоко испортилось.], и пить она не стала.

— Я обойдусь кофе, — рассеянно сказала Милли.

— Может, закажем пиццу? — предложила Сондра.

Ричи согласился с ней. Идея была неплоха, если выбирать между чипсами, хэллоуинскими конфетами и испорченным молоком.

Пиццу доставили через сорок минут; к столу собрались далеко не все — Оливия и Ричи вернулись в спальню, Сондра ушла в душ. Констанс вздохнула свободнее. Это даже к лучшему. На маленькой кухне и без того не развернуться. Она посмотрела в окно — всё ещё идёт дождь; а потом на размокшую