Новая Зона. Принцип добровольности - Светлана Кузнецова

– Я однажды чуть не утонул, отплыв за приливную волну, – признался собеседник.

– Крайне неприятное ощущение, – согласился Ворон. – Сколь сил ни затрачиваешь, все равно стоишь на месте.

– Отвратительное. Впрочем, вы ничего мне не доказали.

– А я пытался? – Ворон пожал плечами. – Знаете… Для природы существует только одно – настоящее, настоящее и еще раз настоящее. Оно подобно большой, огромной, гигантской волне, колоссальной, яркой, дивной, несущей жизнь и смерть, вздымающейся до небес, встающей со дна морского.

– Да вы поэт…

– Ни в коей мере. Повесть «Лови момент», Сол Беллоу. Однако в этом случае что есть память и почему мы так держимся за нее? Не знаю, как у вас, но у меня память – сродни вспышкам. Запах дождя мгновенно переносит меня в деревню, в которую мать увозила меня на лето. Если к нему примешается тополь – я окажусь у подъезда нашего городского дома в возрасте семи лет. Вспышки всегда кратковременны, но я в состоянии ухватить их, раскрутить, вызвать чувства.

– Намекаете, будто мне пора к психиатру, как и большинству завсегдатаев клуба?

– Вышние силы упаси… – проронил Ворон и рассмеялся.

– А они вписываются в это ваше представление о реальности?

– В нее вписывается абсолютно все. Все, как и всегда, заключается лишь в вопросе личной веры. Впрочем, для реальности он абсолютно не важен. Волны, распространяющиеся внутри нас, – своеобразная транспортная система, от которой зависит жизнедеятельность тела; мне ужасно любопытно, что с ними происходит после нашей смерти, но я совершенно не стремлюсь познать истину на собственной шкуре.

Собеседник схватился за рюмку, поморщился, отставил ее в сторону. Взял кружку и наполнил на четверть. На глазок получалось – грамм сто или чуть больше. Резко выдохнул и выпил.

Ворон комментировать не стал и сохранял молчание, пока собеседник не продышался, закусил поданным вместе с коньяком лимоном и не заявил:

– Будь я Мастером, точно ни за какие коврижки не стал бы с тобой связываться.

– Ну вот, а ведь так хорошо начиналось: тайны, интриги, расследования, киллеры, гэбэшники, сталкеры. Почему? – Ворон приподнял бровь и изобразил на лице гримасу, выражающую удивление напополам с заинтересованностью.

– Ты меня загрузил. А человек, способный проделать подобное с Мастером, слишком сложен.

– Ошибаешься, – рассмеялся Ворон. – По сути, мне нужен лишь истребитель, небо и неиссякаемый боезапас с топливом.

– Мне бы шашку да коня и на линию огня?

– И того, кто прикроет спину. – Ворон сам удивился своему ответу. Ничего подобного он не только не собирался произносить, но до этого момента и не думал. По позвоночнику прошелся едва заметный холодок. На мгновение почудилось, будто все не так: вовсе не он пытается вывернуть собеседника наизнанку, попутно узнав все об этой игре, стоившей людям, попавшимся на крючок, пусть и кратковременного, но психического расстройства и, судя по этому человеку (если он, конечно, не подсадной и не Мастер), очень многих душевных сил. Показалось, это его, Ворона, медленно препарировали без использования скальпеля и уже выведали ту единственную, дорогую душе мечту, о какой он сам не имел ни малейшего представления. И не будет иметь – пока некто не воплотит ее, поставив у границы, предоставив выбор, сыграв в «верю – не верю» и позволив либо уйти в эту мечту, либо всю жизнь жалеть о несбывшемся.

– У меня была своя замечательная принцесса Лея, представляешь? – Собеседник уставил на него совершенно пьяные глаза, вот только Ворон подумал, что это вовсе не из-за выпитого. – Но я, идиот, даже будучи с ней, помнил о жене и детях. Прикинь? Кретин распоследний.

– Или наоборот?

Он фыркнул и потянулся к графину, однако Ворон успел перехватить его запястье.

– Не нужно, – мягко проговорил он, и собеседник послушался.

– Мы ж и расписались-то… по ее залету. Не было там особых чувств, да и потом… Ну, ты сумел бы любить тетку размером с цистерну и весящую центнер?

Ворон пожал плечами.

– Не пробовал, – признался он. – Но вот жить с идеалом правильной американской жены не пожелаю и врагу. Центнер в сравнении намного душевнее.

– Вот и я. Ласкал свою принцессу, а думал: как там они… потому и не остался. Хотя… это ж все равно не взаправду.

– Само собой, – ответил Ворон. – Само собой.

Было глубоко за полночь, когда они вышли из ресторанчика. Город словно вымер. Возможно, Серпухов и претендовал на звание центра Московской области, но уклад в нем оставался провинциальным. Жизнь в столице не стихала ни днем, ни ночью: ярко горящие фонари и сверкающие витрины, множество разномастного народа, клубы и круглосуточные магазины, даже влипнуть в пробку в районе трех ночи не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Было время, Ворон вел полностью ночной образ жизни и не чувствовал никаких неудобств. За пределами Москвы ничего подобного он не мог позволить себе до сих пор. Серпухов, как и десятилетиями до возникновения Зоны, вымирал после десяти вечера.

Пока Ворон вел некрепко стоящего на ногах собеседника – не вязалось у него в голове имя этого господина с его внешностью, потому Петра не получалось звать мысленно никак иначе, – от входа до такси, которое тот все же вызвал, на глаза попался только одинокий собачник, выгуливающий тойтерьера. В домах горело всего с пяток окон в каждом. В зеленых дворах поселились тьма и пустота, отчего-то казавшаяся недружелюбной и опасной: спрутообразным нечто с хаотично движущимися тенями под тонкой пленкой желеобразной кожи.

Интуиция, к которой Ворон привык прислушиваться, ворочалась под сердцем и царапалась посильнее разъяренной кошки: кто-то следил за ним или, быть может, за ними обоими. Мог ли то быть просто ночной грабитель или некто более интересный, понять не выходило.

В Периметре, едва ощутив столь пристальный взгляд, Ворон уже упал бы под прикрытие чего-либо мощного и прочного, приготовившись отстреливаться. Однако вокруг простирался реальный, будь он неладен, мир со своими далеко не простыми законами. По этим законам люди обязаны были ходить беззащитными, а в случае нападения звать на помощь тех, к кому лично у Ворона давно отсутствовало доверие. Он, конечно, предполагал, будто где-нибудь в гипотетическом «далеко» существуют и честные сыскари, и добросовестные патрульные, и генералы, пытавшиеся сделать жизнь простых граждан лучше, однако сам с такими никогда не встречался: лишь с вымогателями и теми, кто старался устроиться помягче, а делать при этом поменьше.

Они прошли всего пять шагов, а вечер, поначалу бодрящий и прохладный, превратился в неприятный. Колюче-промозглая сырость оседала на лице и одежде. Острый, словно нож, ветер стремился пронзить насквозь. По темному небу витала серая хмарь, в прорехи которой иногда выглядывал месяц.

«Следует все же иметь под рукой огнестрел», – подумал Ворон. Разрешение на ношение оружия у него имелось, но он сам не позволял себе таскать пистолет в реальном мире. Уж больно много знал случаев, когда у сталкеров случалось помутнение рассудка и «наложение восприятий», как называли это психиатры. Зону ведь можно пройти только на инстинктах: остановился, задумался – и конец. Но инстинкты – обоюдоострый меч, потому что отключить их и включить по требованию не выходит. Вот и переклинивает иной раз за пределами Периметра, и кажется, будто в окне деревянного домика на детской площадке поблескивает синими искорками хмырь, поджидая жертву.