Девушка в белом кимоно - Ана Джонс

Я рассматривала обведенные отметки на конверте, стилизованные символы, странные аббревиатуры из латинских букв в штампах и обратный адрес.

Там прямо мне в глаза смотрела главная подсказка: адрес почтового ящика моего отца. Я тут же поняла, почему он не вскрывал этот конверт.

Это письмо было не адресовано моему отцу. Он был его отправителем, и оно к нему вернулось. Но кто такой Хаджиме?

— Пап? — я вытерла щеки и вернулась в палату.

Он заморгал сонными глазами.

— Пап, ты сам написал это письмо? — я держала его перед ним так, чтобы он видел адреса. — Почтовый адрес твой, но вот имя не твое, — я постучала пальцем по строке со странным именем. — Я не понимаю.

Папа посмотрел на конверт, на меня, потом его глаза закатились.

— Ты... — его дыхание прервалось жестоким приступом кашля. Каждый его выдох и каждая попытка вдохнуть исторгали из груди жуткие звуки.

— Я хотела...

Отец попытался откашляться, поднял вверх палец, призывая меня немного подождать, и зашелся в кашле. Я не оставляла его.

— Мне кого-нибудь позвать? — я положила руку ему на спину, словно надеясь усмирить кашель, подавить рак и заставить его уйти из тела отца. Потом я осмотрела кровать и прикроватный столик в поисках полотенца или салфеток, подняла коробку с салфетками, упавшую на пол, и вытащила сразу несколько штук. Он тут же приложил их к лицу.

Они моментально оказались пропитаны кровью.

— Ох! — у меня сжалось сердце. Я заметалась в поисках тревожной кнопки, нашла ее и нажала. — Держись, пап. Сейчас они придут.

Снова кашель. Снова кровь. Я не выдерживаю и вылетаю в дверь.

— Кто-нибудь! Помогите!

* * *

Мой отец умирал. И как все остальное в своей жизни, он решил сделать это на своих условиях.

Под успокоительными папа все время был где-то между сном и бодрствованием. Я сидела рядом с ним, прислушиваясь к его дыханию. И каждый его вздох казался мне прекрасным звуком, хоть он таковым и не являлся. Прекрасный человек в тисках ужасной болезни.

Мой отец говорил, что именно это и увидят люди на его похоронах. Тогда я с ним спорила и говорила о том, что видела сама. А видела я мужчину, который любил свою жену и жил ради семьи. И еще я видела эту болезнь. Чудовищную змею с заполненными морфином клыками, которые она вонзала в его руку. И подобно змее, пожирающей собственную плоть, она уже начала смертельный цикл поглощения его целиком.

Папа очнулся и зашевелился, стараясь рассмотреть комнату и понять, где он находится.

Я подвинулась ближе к нему и наклонилась.

Сморгнула слезы.

— Как ты?

Кивок. Приподнятая вопросительно бровь в том же вопросе.

— Я тоже в порядке, — улыбнулась я сквозь слезы. — Буду в порядке.

Мы посмотрели друг на друга.

Это был самый важный разговор в наших жизнях.

Это был наш последний разговор.

Потом он уснул, а во сне провалился в кому, в которой ему было очень тяжело дышать. По его просьбе его не подключали к аппаратам жизнеобеспечения, что означало, что вскоре его жизнь оборвется.

Я больше не отходила от его постели.

Я говорила ему о том, как люблю его.

Я держала его за руку.

И спустя несколько часов он отпустил мою руку.

* * *

Тот вечер оказался кошмарной мешаниной докторов, штатных работников госпиталя, бумаг и соболезнований. В одну минуту я сидела рядом с отцом, а в другую его просто не стало. Я не помню, как доехала до отеля, помню лишь, что была совсем одна, а вокруг было темно. Одна во всем мире.

До этого момента мысли о папином письме меня пугали. Я не могла понять, что оно может означать. Но спустя несколько часов после его смерти я уже отчаянно стремилась прикоснуться к любому его значению, потому что это было единственное, что мне оставалось.

— Ладно, пап, — и тут же при этом слове из моих глаз хлынули слезы. — Ладно, я открываю, — я открыла глаза и дрожащими руками распечатала конверт. В нем я обнаружила сложенный лист бумаги и кусочек красной нити. Нити?

Я посмотрела на лист, покрытый таким знакомым убористым почерком, погладила его рукой и только потом прочитала слова.

«Любимый мой Сверчок!

Надеюсь, это письмо до тебя доберется и найдет тебя в добром здравии и в окружении близких и родных. И я молюсь лишь о том, чтобы среди этих людей оказалась и моя кровинка.

Пожалуйста, я ничего от тебя не жду. Лишь прошу сказать, что с нашей дочерью все в порядке, и если будет на то согласие твоего сердца, сказать нашей маленькой птичке, что она никогда не покидала сердца моего.

Я никогда ее не забывал и помню сейчас.

Я уже старик, Сверчок, и конец моей жизни настиг меня страданиями, которые я заслужил. Я хочу, чтобы ты знала: я никогда не жалел о том, что я тебя любил. Но сердце мое рвется от сожалений о том, как я тебя потерял.

Твой Хаджиме».

Дочь. Там сказано «дочь». Мое сердце подскочило к горлу. «Лишь прошу сказать, что с нашей дочерью все в порядке...» Перед глазами все расплылось из-за вновь хлынувших слез. Я моргнула и вытерла их, поднося письмо ближе к глазам, как будто я чего-то не поняла. Это об этом он хотел мне сказать? Как? Где она? Я смотрела на написанные слова, потом собралась с силами произнести собственные:

— В каком смысле, у тебя есть еще одна... — прервавшееся дыхание не дало мне договорить. Сердце так билось о ребра, словно я пыталась его выдавить наружу. — Дочь? — я не понимала.

— Папа? — голос был хриплым, слова смешивались со слезами, орошая солью только что нанесенную рану. Я оглянулась в поисках ответов.

Но отца больше не было рядом, чтобы мне их дать.

Япония, 1957

Я сижу за столом на семейном завтраке, и этот день мне кажется таким же, как и все другие, но в то же время после разговора с окаасан в саду этот день стал особенным. Меня преследуют бабушкины слова: «Тревога создает маленьким вещам большие тени». Вот только возможную беременность нельзя считать «маленькой вещью», и тени, которые она отбрасывает, не просто чудовищны, они способны изменить всю мою жизнь.

Неторопливо поедая рис, я не свожу взгляда с матери и любуюсь ею. Даже если мне и не удалось убедить ее в том, что у нее есть собственный голос, как в этом убеждал меня Хаджиме, но именно она вдохновляет меня. Когда она попыталась убедить отца и он заставил ее замолчать, она использовала свою смекалку, чтобы его перехитрить. Она не просто умна, она еще и очень смела.