Я уеду жить в "Свитер" - Анна Никольская

– Ой, здравствуйте! А я думаю, кто это ко мне на ночь глядя? А это вы, ребятки! Я так рада!

Раздеваемся в крошечной прихожей. Лева вешает куртку на крючок, и я выпадаю в осадок.

На нем костюм с галстуком, оба в полосочку.

Вот это новости. Лева одергивает пиджак и приглаживает волосы. Они у него, как всегда, чем-то намазаны и пахнут приятно.

– А я как будто знала, что вы придете. Сбегала утром в магазин, купила тортик! – порхает вокруг нас Елена Сергеевна.

Сегодня она без парика, и ей так гораздо лучше. Люблю седые короткие стрижки, сама потом буду такую носить.

Проходим в комнату, а Елена Сергеевна – на кухню, готовить чай.

– Что это ты так вырядился? На собеседование ходил?

Просто Лева сейчас пытается на другую работу устроиться.

– Да нет. Ну да. – Лева подозрительно краснеет.

И сразу меня обуревает страшная ревность. Где это он был весь день в наглаженном костюмчике, интересно? Спокойствие, только спокойствие, голосом Карлсона говорю я сама себе. Сейчас не время для семейных сцен.

Возвращается Елена Сергеевна, и мы пьем чай. Торт – шоколадный «Наполеон», мой любимый. А я даже крошечку не могу проглотить от переживаний, но никто этого не замечает.

Лева рассказывает Елене Сергеевне, как в прошлом году он участвовал в горнолыжных соревнованиях и чуть не победил. Он бы абсолютно точно победил, если бы ногу не вывихнул, когда прыгал с трамплина. Ночью был снегопад, и трамплин с утра плохо почистили, а Лева первым прыгал – ну и. Я эту историю сто пятьдесят раз уже слышала. Лева почему-то любит ее рассказывать.

– Какой вы, Лева, смелый! – как маленькая, восхищается Елена Сергеевна. – А я вот высоты боюсь больше всего на свете, хоть и живу на двенадцатом этаже. Хорошо, что у меня балкона нет.

– А интернет у вас есть? – вдруг спрашивает Лева.

– Ой, вы меня насмешили! – отмахивается Елена Сергеевна. – У меня и компьютера-то никогда не было! Такой я доисторический уникум!

– Тебе зачем? – спрашиваю. – У тебя же смартфон.

Лева меня игнорирует.

– Вы знаете, – говорит, – по-моему, интернет – это лучшее изобретение человечества. Он связывает людей из разных уголков мира.

К чему это он клонит, думаю. При чем тут уголки?

– Взять скайп, к примеру, – продолжает Лева. – В нем любого человека можно за минуту найти и с ним созвониться.

– Ну уж не любого и не за минуту. Это ты сильно преувеличил, – говорю. – Но позвонить можно кому-нибудь в другой стране, это да. Главное, бесплатно и с видео.

– Это правда?

Я вдруг замечаю, что губы у Елены Сергеевны дрожат.

И потом до меня вдруг доходит, что Лева у нас тут затеял.

– Вы же хотите с ним встретиться? – спрашивает.

– Очень хочу!

Неловко мне на Елену Сергеевну сейчас смотреть, так она взволнована.

– Спасибо вам, ребятки, – говорит. – Правда. Я, знаете, честно говоря, и не надеялась, что вы опять заглянете. Думала, ну из вежливости к старухе ребята зашли, посидели. А вы… Спасибо, Лева. Спасибо, Юлечка. Я ведь одинокая, у меня кто был из родных, все уже давно на том свете. А я все тут околачиваюсь. Иногда сижу и думаю, когда меня Господь отпустит? Так одиноко бывает, знаете. Стоишь у подоконника, слушаешь, как часы идут. Или пироги вон сама себе печешь, чтобы тоска отступила. Но разве ж она отступит, если не нужен ты никому в целом свете?

– Извините, – говорю, – я на минуту выйду. Мне надо там.

Не могу я этого слушать. Серьезно. Мне очень ее жалко, Елену Сергеевну. Так жалко, что в сердце закололо. Но что я могу? Разве один звонок по скайпу что-нибудь изменит?

Но Лева прав. Даже если никакого Васильева Николая мы в скайпе не обнаружим (а мы его там точно не найдем, я на 99,9 % уверена), мы сделаем хоть что-то. Понимаете? Хоть пальцем пошевелим, как говорится.

– Юль, ты чего там заперлась? – Лева ко мне стучится.

Я просто в ванной закрылась на щеколду и воду включила.

– Уже выхожу.

Он стоит в коридорчике и смотрит на меня, как провинившийся щенок. А я ему сразу все вместе прощаю: маринок всех этих, недомолвки.

Какая разница? Он вон что для Елены Сергеевны придумал, хотя она ему никто. А я, если честно, про нее ни разу за всю неделю не вспомнила.

Порочный круг

Весь день я репетировала, как не знаю кто. Как папа Карло. Просто завтра городской конкурс, и он будет не в нашей школе проходить, а в концертном зале музучилища. Я как только об этом подумаю, волосы на голове начинают шевелиться. Там сцена громадная, гигантский трехэтажный зал, акустика! Тихий ужас, в общем.

Я не знаю, может, я одна такая ненормальная? Ночью, например, перед концертом я совершенно не могу спать. А до этого весь день не ем. И на следующий. Понимаете, какой это стресс для моего организма?

Я именно поэтому музыку разлюбила. Все просто и прозаично. У меня боязнь сцены в самой ее тяжелой форме, наверное. Все, понятное дело, перед выступлением волнуются. Поголовно. Но таких трусих, как я, свет еще не видывал, мне кажется.

Спасаюсь я только тем, что усиленно репетирую, оттачиваю мастерство с утра до ночи. Просто потому, что больше ничем не могу заниматься. Наверное, поэтому я и побеждаю так часто. Никто так больше не выкладывается, как я. Это правда. И это не я так думаю, а Ольга Владимировна и другие педагоги говорят.

Получается замкнутый круг. Чем больше я боюсь, тем лучше играю.

И я не думаю, что дело тут в каком-то необыкновенном моем таланте, как считает папа. Нет. Дело именно в страхе. Но знаете, невозможно ведь всю жизнь в страхе жить и заниматься делом, которое ты ну, как минимум, не любишь. А скоро, пожалуй, и возненавидишь. Это я о том, что папа пророчит мне карьеру мировой знаменитости.

Нет, папа, нет. Не стать мне международно признанной пианисткой, увы и ах.

Ладно. Пойду еще раз проработаю этюд. У меня там пальцы посередине немного заплетаются.

Как же мне вырваться из этого порочного круга?

Тарелка с сырниками

Ночью мне явилась Чика. Не во сне, а наяву – я ведь не спала.

Она, как всегда, с потолка спустилась, села на краешек кровати и вздыхает. А я под одеялом даже пошевелиться боюсь: вдруг она сейчас просунет под него свой щупалец, схватит меня за ногу и…

– Ты чего не спишь?

Я даже не поняла сначала, кто это спросил. Чикин голос я себе как-то по-другому всегда представляла, хотя ни разу с ней не разговаривала.

Но это не Чика сидела рядом, а Верка.

– Мандражируешь?

– Мандражирую.