Выйти замуж за бандита. Выжить любой ценой - Маргарита Климова

Ужин приносят, когда затихает шум во дворе и засыпает дом. Резиновую лепёшку и жидкость, похожую на творожную сыворотку, ужином назвать сложно, но по голодным взглядам с противоположной стороны стены понимаю, что на большее рассчитывать нечего. Если это единственная еда за день — долго я здесь не протяну, а мне надо выжить и дождаться Мира. Месяц, два, полгода, год. Он обязательно меня найдёт, надо только ждать и верить.

Мне страшно закрыть глаза, страшно заснуть, страшно снять хиджаб. Я не знаю, что ожидать от чужих людей, боюсь повернуться к ним спиной. Они говорят на своём языке, обращаются ко мне, но я молчу, предпочитая сойти за немую. Фраза незнакомца насмерть впаялась в подкорку мозга — «аравийцы любят хорошеньких, русских женщин, а Аль-Саффар любит их с изощрённой жестокостью».

От меня отстают, то ли потеряв интерес, то ли просто устав и заснув, и я всю ночь ухаживаю за мальчишкой, меняя компрессы и вливая в рот мутную жидкость, оставшуюся от ужина. К утру дыхание парня становится ровнее, судороги не прошивают тело, и я про себя благодарю Бога за то, что позаботился о нём.

С первыми лучами солнца начинается мой ад. Вся вчерашняя нагрузка оказалась малой частью того, что надо сделать. Целый день таскаю воду, перегибаясь в сторону ведра, отскребаю в казарме полы, торопясь, пока мужчины ушли, отмываю котлы, выношу нескончаемый мусор. От голода сводит желудок, от грязной воды схватывает живот, от чрезмерной физической нагрузки ломит тело, а от удушливой жары кружится голова.

Получаю в спину пинок ногой, когда сажусь отдохнуть, падаю на четвереньки и слышу в спину мужской смех. Кое как поднимаюсь, хватаю ведро и из последних сил делаю рывок, сбегая со двора. Громкий гогот ещё долго сопровождает меня, и я безумно рада, что в прорезь хиджаба виднеется посиневшая отёчность и красный, загноившийся глаз.

Уже к ночи, сидя на лежанке, глотаю лепёшку, не чувствуя вкуса, обматываю стёртые руки и ноги мокрой тканью, провожу процедуры с парнем и проваливаюсь в черноту. Минус один день, и я всё ещё жива.

Дамир

Меня раздирает от злости, бешенства, чувства предательства и беспросветного страха. Кто посмел? Для чего? А, главное, где моя семья? Первый, кто приходит в голову, это Шахим. Именно ему больше всего нужен такой расклад. Именно он мог разыграть такую карту. Именно он всеми силами старался удержать меня подальше от дома.

— Если это ты, я убью тебя, Шахим! — ору в трубку, как только слышу его голос. Может надо быть хитрее, показать наличие самообладания, но его нет и в помине. Какое самообладание, когда я не знаю, что с моими детьми и малышкой. — Я вырежу твоё сердце и заставлю тебя его сожрать!

— Эй, эй, брат. Не понимаю, в чём меня обвиняешь, — перебивает араб, сползая на визг в конце каждого слова. Всей своей тональностью показывает возмущение. — Объясни сначала, что случилось.

— На дом напали. Всех убили, а Нику с детьми похитили. Лучше тебе признаться, Шахим, и вернуть мою семью, — шиплю в динамик, скручивая в труху деревянные перила.

— Вылетаю. Пришли за мной машины в аэропорт.

Шахим сбрасывает вызов, оставляя меня в ещё большем непонимание. Если не он, то кто? У Кротова кишка тонка, да и слишком он зависит от моего настроения, замутив последнее дело, а Берденко, хоть и просрал мне свой завод, хорошо поднялся на ювелирке, благодаря моей протекции. Старых недругов я подчистил ещё пару лет назад, а новые пока не выросли.

Перерываем весь дом, выискивая следы. От внутренней съёмки толка нет — всё подчищено и уничтожено за последние сутки. По дорожным камерам отслеживаем шесть машин без номеров, вылетевших со стороны посёлка. Наглость поражает. Они на них так и покидают город, даже не сняв маски. Переносим внимание в область, где боевики меняют два раза транспорт, всё так же оставляя закрытыми лица. Теряем в промзоне из-за отсутствия камерного покрытия. Съёмки со спутника не пробивают ту зону, а для сканирования каждой машины, проезжающей на этом участке, требуется время, которого у меня нет.

Шахим прилетает ночью и сразу вливается в поиски Ники и детей. Его спецы свежим взглядом просматривают собранный материал, разбивая на кадры и анализирую каждый фрагмент. А утром на мой телефон приходит требование о выкупе детей. На присланной фотографии заплаканная Кира с опухшими глазками и испуганный Глеб, пытающийся храбриться, смотрящий из-под бровей.

Двадцать миллионов зелени, и я срываюсь обзванивать нужных людей для вывода требуемой суммы. Мне дали четыре дня, и для сбора такого объёма слишком мало времени. Трясу Шахима, умоляя помочь, напоминая о крепко связывающем прошлом и настоящем. Готов даже взять его дочь второй женой, и ещё одну третьей, лишь бы получить от него помощь.

— Горе сделало тебя глупым, как инфузорную туфельку, — сбрасывает мои руки. — Не родился тот больной ублюдок, который рискнул бы похитить твою семью ради выкупа. Это месть, брат, и тебе надо напрячь мозги и вспомнить, кому ты хоть чуть-чуть насолил, а не бегать в поиске денег и поддаваться истерии.

— Похитители написали, что начнут отрезать пальчики и высылать мне по почте, — вцепляюсь в волосы и пытаюсь перебить внутреннюю боль внешней, а внутри просто скручивает всё от безысходности и беспомощности. Даже когда искал Нику, не было так страшно и плохо.

— Тебе никто не вернёт детей. Они просто отвлекают тебя от поисков, перенаправляют в бесполезное русло. Послушай, Мир, убивать их не будут, иначе оставили бы их трупы тебе на просмотр. Надо перебрать все варианты и понять, что с ними хотят сделать. Дети маленькие, поэтому использование их ограничено. Ресурсы у нас большие, сможем отработать и проверить каждое из них.

Я сосредотачиваюсь, собираюсь с мыслями и продумываю варианты, и чем больше их продумываю, тем сильнее встают дыбом волосы и щемит в груди. Вариантов, действительно, немного — детский дом, усыновление, чёрный банк органов и ёбаные педофилы.

— Усыновление вряд ли, — отметает эту версию Шахим. — Твоё имя до сих пор произносят шёпотом в России и за пределом. Все знают, что ты бешенный берсерк, и рисковать своей жизнью не будут. Детские дома слишком просто. Достаточно отправить братву прошерстить.

— Остаются мясники и педофилы, — выдыхаю, пытаясь удержать в грудине сердце, которое рвётся наружу.

— Ты давай по подпольным операционным, а я займусь любителями детишек, — сплёвывает Шахим. — У этих уёбков тонкая душевная натура. Твоя грубая сила всё испортит.

Шахим отправляется в рейд по мировому скоплению дерьма, а я пробиваю все известные нелегальные клиники. Третьи сутки рою землю, не позволяя остановиться. Стоит замедлить движение, встать, закрыть глаза, и сразу чувствую страх детей и боль жены. Ощущение, что душа вырывается из тела и стремится к ним, стараясь разорваться на полпути. Твари! Обязательно найду и порву на части, перед этим сняв заживо шкуру и выпотрошив тупым ножом!

Следующие два дня бойцы переворачивают кровавый бизнес, часть вырезая, совсем охуевших сдавая органам, а согласных сотрудничать, вытрясают под чистую. Удивительно, но бо́льшая часть группировок страны оказывает поддержку и посильную помощь. Только благодаря им, весь процесс ускоряется, и вариант с мясниками отметается всего за пару дней. А через неделю от Шахима приходит сообщение: