Доктор Z - Франк Хеллер

— Доктор! А послезавтра утром его — его переведут в…

Доктор задумчиво кивнул головой, погруженный в свои мысли.

— Да, — сказал он, — господин Рейнбюрх не дал мне много времени! Но…

— Но вы верите, что можно спасти его? Скажите, что вы верите!

Доктор погладил ее руку. Его лицо было таким же симпатичным и добродушным, как физиономия старика на луне.

— Дитя мое! Я хочу спасти его и потому верю, что смогу сделать это.

— Но каким образом, доктор, каким образом?

На лице доктора вдруг появилось выражение необычайной хитрости. Он заворочал белками глаз, приподнял плечи и развел руками — жест, который говорит: деловая тайна, дорогой друг, маленькая деловая тайна, дорогая моему сердцу маленькая деловая тайна!

— Вздорная мысль! Больше ничего! — гортанным голосом проворчал он. — Вздорная мысль, больше ничего! Но, дорогая моя, я думаю…

Его глаза скрылись под веками, а голос перешел в дискант. Когда Рашель Рейсбрук вышла, она крепче обыкновенного ухватилась за перила, и ее тело тряслось от истерического смеха.

— Министр юстиции принимает, пожалуйте!

Доктор Циммертюр, мигая и прищуриваясь, вошел в большую комнату с высокими окнами, на которых не было гардин. За педантично прибранным письменным столом сидел господин средних лет с лысой головой. Свет, вливавшийся через окна, наполнял каждый уголок, каждый закоулок; нельзя было обнаружить ни малейшей пылинки; вся комната, казалось, говорила: «Осмотри меня! Мне нечего скрывать, я пристанище неподкупного правосудия, мой господин — его представитель, и его душа — моя душа».

— Доктор Циммертюр?

Ученый поклонился.

— Вы просили аудиенции, — сказал человек с лысой макушкой, пронизывая посетителя глазами, колючими, как бурав. — Я дал вам ее исключительно по одной только причине. Я хочу предотвратить повторение вашего посещения. Если бы я не уважил вашей просьбы, вы, конечно, — он смерил доктора взглядом, — бросились бы к прессе, и прежде чем я успел бы изложить свое мнение, на меня накинулась бы целая свора бумагомарателей. Я изложу свои взгляды и надеюсь, что вы, как ученый или псевдоученый, честно передадите мои слова дальше. Для верности…

Он остановился. Доктор подхватил нить разговора.

— Для верности, — вставил он, — вы решили записать весь наш разговор на диктофоне. Не правда ли, вон там, кажется, мембрана диктофона?

Министр выпрямился. Его взгляд стал еще более колючим.

— Гм-гм. Так вы это заметили! Вы человек наблюдательный — но это ведь естественно, необходимо при вашей… профессии. Вы правы. Я, как вы написали, являюсь другом научного прогресса и, во избежание всяких неожиданностей, приказал поставить здесь диктофон. Он может записывать разговор в течение получаса, ну а это меньше того срока, который я намерен уделить вам.

Он снова сделал паузу и нажал какую-то кнопку, очевидно для того, чтобы пустить диктофон в ход. С той стороны стола, у которой сидел доктор, раздался негромкий голос:

— Диктофон — прекрасно! Черт его знает, если… Ха-ха-ха!

Фраза закончилась хихиканьем. Глаза министра, поставленные очень близко друг к другу, вспыхнули, и его подбородок от негодования задрожал, как будто его владелец что-то жевал.

— Черт его знает, если не… что? — повторил он. — Странный способ выражения даже у… даже у так называемого ученого! Да, я говорю: так называемого. Только как такового я и согласился принять вас. Принимая вас, я принимаю депутацию знахарей всей нашей страны. К вам, главе депутации как в том смысле, что вы первый были приняты мной, так и в том, что вы являетесь представителем самой отвратительной формы современного знахарства, — к вам я обращаюсь с приветствием, с каким нахожу нужным обратиться ко всем этим господам: берегитесь! Закон, представителем которого я являюсь, не потерпит какого-либо надувательства с вашей стороны. Руки закона длинны, если бы даже…

— Если бы даже руки представителя были коротки, — прошептал с другой стороны почтительный голос.

Министр юстиции подскочил со своего места.

— Что вы сказали? Я сказал, что рука правосудия длинна, хотя иногда может показаться, что ваши пальцы длиннее. Вот это приветствие я и прошу вас передать вашим коллегам.

Господин Рейнбюрх надавил кнопку и остановил диктофон. Он привстал. Было бы невозможно дать понять яснее, что аудиенция кончена. Но министр ошибся в своих предположениях.

Доктор Циммертюр продолжал неподвижно сидеть на месте. Выражение его лица представляло собой неподражаемую смесь раздражения и добродушия.

— Я пришел не для того, чтобы передать потом от вас какое-либо приветствие тем господам, которых вы называете моими коллегами. Я должен сказать вам одну вещь. Вы, который поносите мою науку, который называет ее знахарством, пробовали ли вы когда-нибудь… изучать ее?

Министр юстиции презрительно выпятил губы:

— Мое время слишком дорого для того, чтобы…

— Вы судите, не ознакомившись с ней?

— Я достаточно читал о ней…

— Книг?

— Если не книг, то газет, чтобы…

— Газет? Разве по газетам вы судите о других вещах? Вы принимаете решения, основываясь на сплетнях, или вы вникаете в дело?

Рот министра юстиции сохранял прежнее презрительное выражение, но, отвечая, он несколько отвел в сторону глаза:

— У меня нет никакой возможности заниматься всякими пустяками…

— Пустяками! Неужели вы считаете пустяком изучение законов нашей душевной жизни — той части нашего существа, которая ставит нас на более высокий уровень в сравнении с животными? Вы назвали меня знахарем и мошенником. Я мог бы — и с большим правом — ответить вам тем же, но я этого не делаю, хотя у вас нет свидетелей, — доктор, улыбаясь, показал на остановленный диктофон, — а будь он, я имел бы бесспорного свидетеля того, что вы позволили себе выражение, позорящее мою честь. Но зато я требую удовлетворения!

На лице министра юстиции отразилась целая гамма настроений — начиная с гнева и кончая изумлением. Его рука протянулась к кнопке диктофона, но остановилась на полдороге. Наконец он разразился смехом, как человек, который осрамился и готов признаться в этом всем, кроме себя самого.

— Удовлетворения? В какой же форме должно быть это удовлетворение?

— Вы должны согласиться, чтобы я проанализировал вас.

Господин Рейнбюрх широко раскрыл глаза; они стали похожи на маленькие бусинки из каменного угля.

— Я должен согласиться, чтобы вы проанализировали меня? Уж не считаете ли вы меня уголовным преступником?

Скрестив руки на груди, доктор Циммертюр произнес глухим голосом:

— Я отвечу вам цитатой из Гамлета: «Я сам, пожалуй, честен, дорогой Горацио, но я могу обвинить себя в таких вещах, что кровь застынет в твоих жилах!»