Порог между мирами - Филип Киндред Дик

Но как бы то ни было, свою работу он выполнил. Невдалеке от себя он увидел пункт первой помощи с рядами потрепанных палаток; он увидел женщин с нарукавными повязками и знал, что это медсестры. Он увидел мужчин в касках с оружием. Закон и порядок, понял он. Благодаря моим усилиям все восстанавливается. Они в неоплатном долгу передо мной, но, конечно, и не подозревают об этом. Пожалуй, я оставлю их в неведении, решил он.

Когда он подошел к первой палатке, один из вооруженных мужчин остановил его. Подошел другой мужчина с блокнотом. Блутгельда спросили, откуда он.

— Из Беркли.

— Имя?

— Мистер Джек Триз.

Они записали все это, затем оторвали талон и дали ему. На талоне был номер, и мужчины объяснили, что он должен беречь талон, потому что без него ему не выдадут продуктовый паек. Его также предупредили, что, если он попытается — или уже пытался — получить паек на другом пункте, его расстреляют. Затем мужчины ушли, оставив его стоять с нумерованным талоном в руке.

Надо ли рассказать им, что все это — моих рук дело? — колебался он. Что только я виноват и навечно осужден за мой смертельный грех, за то, что я — причина случившегося? Нет, решил он, если я им скажу, они заберут у меня талон и не дадут паек. А я ужасно, ужасно хочу есть.

Одна из медсестер подошла к нему и деловым, бесстрастным голосом спросила:

— Рвота? Головокружение? Изменение цвета стула?

— Нет, — сказал он.

— Какие–нибудь поверхностные ожоги, которые не заживают?

Он покачал головой: нет.

— Тогда идите, — сказала медсестра, — и избавьтесь от своих тряпок. Вас проверят на вшивость, побреют голову и сделают уколы. Только не требуйте противотифозную вакцину, у нас ее нет.

К своему смущению, он увидел человека с электробритвой, питающейся от бензинового генератора. Мужчины и женщины терпеливо стояли в очереди, ожидая, когда им побреют голову. Санобработка? — удивился он. Мне казалось, что я ее предусмотрел. Или я забыл про болезни? Видимо, забыл. Он пошел в указанном направлении, недовольный своей оплошностью. Должно быть, я не учел многих жизненно важных вещей, думал он, присоединяясь к очереди.

На Берклийских холмах, в подвале разрушенного дома на Цедар–стрит, Стюарт Макконти заметил что–то жирное и серое, мелькнувшее между бетонными блоками. Он поднял щетку — конец ее ручки был заострен, как пика, — и пополз вперед.

Человек по имени Кен, вместе с которым он был в подвале, болезненно желтый, умирающий от радиационного облучения, сказал:

— Ты ведь не собираешься есть это?

— Еще как собираюсь, — сказал Стюарт, продолжая ползти по пыли, осевшей в открытом подвале, пока он неподвижно лежал за разбитым бетонным блоком. Напуганная крыса громко пищала. Это существо вылезло из берклийского коллектора и сейчас хотело бы вернуться обратно, но между ним и коллектором был Стюарт. Правильнее сказать, думал Макконти, между нею и коллектором. Без сомнения, это женская особь. Мужские варианты поменьше.

Крыса взвизгнула в панике, и Стюарт вонзил в нее заостренный конец палки. Животное опять издало долгий, пронзительный крик. Насаженная на палку, она все еще была жива, она продолжала визжать, поэтому Стюарт стряхнул ее на землю и размозжил ей голову каблуком.

Кен сказал:

— Ты хоть приготовь ее как–нибудь.

— Нет, — ответил Стюарт, уселся поудобнее, достал перочинный ножик, который он нашел в кармане мертвого школьника, и принялся свежевать крысу.

Кен неодобрительно наблюдал за ним и, когда Стюарт кончил есть, сказал:

— Странно, что ты еще меня не съел.

— Крысы не противнее сырых креветок, — возразил Стюарт. Сейчас он чувствовал себя намного лучше — за последние несколько дней крыса была его первой пищей.

— Почему бы тебе не добраться до одного из спасательных пунктов, о которых вчера объявляли с вертолета? — спросил его умирающий. — Если я правильно понял, они говорили, что такой пункт есть неподалеку, в здании хиллсайдской школы, всего за несколько кварталов отсюда. Ты легко дойдешь до него…

— Нет, — буркнул Стюарт.

— Почему?

Ответ, хотя Стюарт и не собирался отвечать, заключался в том, что Стюарт просто боялся выбраться из подвала на улицу. Он не знал почему. Может быть, потому, что на поверхности, поднимая осевший пепел, что–то двигалось и он не мог понять что. Он предполагал, что это американцы, но, может быть, это были китайцы или русские. Их голоса звучали странно и отдавались эхом даже днем. И вертолет — Стюарт не доверял ему. Может быть, это вражеский трюк, чтобы выманить людей наружу и пристрелить. Во всяком случае, со стороны равнинной части города все еще доносились выстрелы. Они начинались перед рассветом и продолжались с перерывами до наступления темноты.

— Ты не можешь сидеть здесь вечно, — сказал Кен, — это неразумно.

Он лежал, укутанный в одеяла, взятые с одной из кроватей в доме; саму кровать выбросило наружу, когда здание рухнуло, и Стюарт с Кеном нашли ее среди развалин — аккуратно заправленную, со всеми постельными принадлежностями, включая две пуховые подушки.

Сейчас Стюарт думал о том, что за пять дней в развалинах Цедар–стрит он набрал тысячи долларов, извлекая их из карманов мертвецов и из домов. Другие «мусорщики» охотились за пищей и разными полезными вещами — огнестрельным оружием, ножами, и ему было стыдно, что только он один искал деньги. К тому же он догадывался, что, выйдя наружу и добравшись до спасательного пункта, он узнает правду: деньги не имеют сейчас никакой цены. И если он, такой осел, покажется на спасательном пункте, неся наволочку, полную денег, все животики надорвут — и правильно: так ему, ослу, и надо.

И крыс, казалось ему, никто не ел. Возможно, вокруг было полно нормальной еды — один он ничего об этом не знал. Вполне в его духе — сидеть здесь внизу и есть такое, от чего любой откажется. Может быть, с вертолетов сбрасывают упаковки с аварийными пайками; может быть, это происходит рано утром, когда он спит, и, конечно, все пайки подбирают до того, как он их хотя бы увидит. Уже несколько дней в нем росло и крепло глубокое убеждение, что его обошли, что где–то что–то свободно выдается — возможно, при полном свете дня — каждому, кроме него. Такое уж мое счастье, мрачно сказал он себе, и крыса, которую он только что съел, уже не казалась ему роскошью.

За последние несколько дней, которые Стюарт провел, прячась в разрушенном бетонном подвале, он имел возможность поразмышлять о себе и понял, что ему всегда было тяжело поступать, как другие люди; только прикладывая величайшие усилия, он действовал как они, казался одним из них. Проблема не имела ничего общего с его негритянским происхождением: одни и те же затруднения возникали при общении как с белыми, так и с черными. Не зависело это и от социальных трудностей в обычном смысле слова; причина лежала глубже. Взять, например, Кена, умирающего человека, лежащего перед ним. Стюарт не мог понять его; он чувствовал себя отделенным от него. Может быть, барьер воздвигло то, что произошло; мир сейчас четко разделился на два новых лагеря — на тех, кто слабел с каждым днем, кто погибал, и на таких, как Стюарт, кто собирался выжить. И возможностей сообщения между ними не существовало, потому что миры эти слишком отличались друг от друга.