Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар

В повседневной жизни полиция следит за тем, чтобы не было выступлений и сборищ, которые могли бы оказаться опасными для существующего режима. Присутствия представителей ОГПУ и нескольких арестов, как правило, бывает достаточно, чтобы успокоить буйные головы. Во всех случаях, сталкиваясь с враждебной массой, сотрудники ОГПУ задерживают одного или нескольких зачинщиков. Так происходит, например, когда толпа в четыреста-пятьсот человек собирается для того, чтобы не дать закрыть церковь в Шарье, недалеко от Нижнего Новгорода и помешать проведению описи церковного имущества. Люди остаются на месте в течение целого дня и посылают телеграммы Калинину, чтобы попросить о поддержке. ОГПУ дожидается вечера и арестовывает двух мужчин и трех женщин.

«Днем 8/VIII Парторганизация, Горсовет с участием пред ОГПУ созвали митинг, собравший до 500 ч. и под оркестра музыки с участием присутствующих сняли с церкви крест затем комиссия произвела опись церковной утвари, которую опечатали»{221}.

В этом документе мы снова сталкиваемся с навязчивым стремлением к спокойствию и порядку, которое как представляется, характеризует политику советской власти в отношении управлении массами. Вся система охраны порядка базируется на ОГПУ, но бывает, что ситуация едва не выходит из-под контроля. Так, в Борисове (Белоруссия) в апреле 1932 года вспыхивают голодные бунты: 7 апреля толпа женщин штурмом берет несколько булочных{222} Эти сцены повторяются на следующий день. Следуя классической схеме, на место событий прибывают секретарь райкома, председатель райпрофсовета, и начальник ГПУ Но их появление вместо того, чтобы успокоить пятьсот демонстрантов, вызывает возгласы ненависти. Один из рабочих (согласно официальной версии) восклицает: «чего вы с ним разговариваете, давите его и всех их нужно». Напряжение достигает высшей точки: часть толпы направляется к армейским казармам, призывая солдат брататься. Этот призыв ни к чему не приводит, но солдаты не настроены враждебно по отношению к демонстрантам и ограничиваются тем, что разгоняют их, не прибегая к насилию. Милиционеры же, со своей стороны, поддерживают протестующих: некоторые заявляют о своем согласии с ними, отказываются выполнять приказы, в частности арестовывать зачинщиков. Лишь постфактум ОГПУ осуществляет несколько «образцово-показательных» арестов и порядок оказывается восстановлен:

«Произведенные аресты по формальному признаку (бывшие люди, вообще не надежные, значительная часть которых — советские служащие, учительницы) не установили настоящих зачинщиков, хотя обнаруженные у задержанных по подозрению в подстрекательстве запасы продовольствия — муки, сала, и т. д. дали хороший материал для агитации и разъяснительной работы после прекращения волынок[67]»{223}.

В Харькове 7 апреля 1933 года обстановка также носила весьма напряженный характер: две булочных и отделение милиции подверглись нападению со стороны толпы демонстрантов. И здесь власть снова прибегает к запугиванию:

«Чтобы воспрепятствовать повторению подобных инцидентов, полиция прибегла к массовым арестам. Однажды утром, около 4-х часов, органы правопорядка неожиданно перекрыли выходы с боковых улиц и окружили толпу в полторы тысячи человек, ожидавшую открытия одной из булочных, затем палками загнали людей во двор ближайшего отделения полиции, откуда их направили на вокзал, посадили в поезда и вывезли за город»[68].{224}

Взрывы народного гнева повторяются в 1932 году в Ивановской области. Бастующие рабочие собираются за воротами своих заводов и нападают на здания, где располагаются официальные учреждения — символы власти{225}. В Вичуге события приобрели трагический оборот. Забастовщики толпой подошли к зданию ОГПУ. «Красные жандармы ГПУ»{226}, как их называют анонимные авторы одной листовки, стали стрелять в собравшихся и убили одного из них. В это время охваченные паникой сотрудники «сожгли секретные документы и оставили помещение»{227}. То же сделали и все руководящие работники: второй секретарь областного комитета, председатель областного комитета профсоюзов, член бюро обкома и ГПУ укрылись сначала в окружном комитете, затем, при приближении толпы — на металлургическом заводе № 6, не участвовавшем в забастовке, а потом покинули город и спрятались в 20 километрах, в Горкино{228}.[69]

Порядок и советская законность в Вичуге восстанавливаются: ответственные наказаны. Когда все утихло, Ярославский, направленный, на место событий, чтобы разобраться, настаивает на необходимости работать с жалобами населения:

«Бюро жалоб в Вичуге существовало, по-видимому, только на бумаге. Настолько не пользовалось оно никаким авторитетом, что на конференции, когда принималось решение по моему докладу, один из конферентов предложил организовать Бюро Жалоб»{229}.

С его точки зрения, это и будет ответом на недовольство, с такой силой проявившееся в предшествующие дни. Партия организует демонстрацию трудящихся — словно для того, чтобы стереть из памяти людей воспоминания о беспорядках и показать, что снова взяла ситуацию под контроль:

«Во время обеденного перерыва в Вичуге собралась демонстрация, организованная партией и фабкомом. Конференция приветствовала делегацию от этой демонстрации и затем конференция вышла в полном составе встретить эту делегацию. В демонстрации участвовало около 4–5 тыс. рабочих и работниц, среди которых очень много пожилых. Настроение делегации хорошее. С приветствием выступили я и т. Носов, причем я в своей речи дал очень резкую оценку апрельских событий и разъяснил причины тех временных затруднений, которые привели к сокращению пайка в этих районах. Речь была встречена очень хорошо, демонстранты выслушали с огромным вниманием, не было ни малейшего нарушения порядка демонстрации, слушали так, как будто бы сидели в зале, а не стояли на площади, несмотря на присутствие определенного числа обывателей, присоединившихся к демонстрации»{230}

Мы вновь сталкиваемся с уже рассмотренной выше навязчивой идеей порядка. Полицейское и военное давление, угрозы увольнений в конце концов приносят свои плоды, так как после 1934 года упоминаний о подобных событиях мы не находим. Как и в случае с забастовками, демонстрации перестают быть для населения средством защиты своих интересов.