Тень воина - Александр Прозоров

— А железо есть, новый сделать?

— Дык, милок, запасец здеся, помнится, был.

— Ступай, бабуля, к хозяйке. Ее кузня, ее уголь, ее железо. Как скажет, так и сделаем.

— А нож из косы сточенной сделать можешь? — спросил кто-то из-за старушечьей спины.

— Косарь али несколько маленьких? Хотя какая разница? Коли хозяйка разрешит — неси.

— Да ты, оказывается, кузнец?

— И ты здрав будь, Захар, — кивнул мужику Середин.

— Тут такое дело. Воротины у меня на железных петлях висели. Пока я катался, лопнула одна чуть далее петли. Может, сваришь?

— Железо на петле толстое?

— С мизинец.

— Не смогу, — развел руками Олег. — Для сварки такого железа кувалда нужна пудовая, моим молоточком не прокуешь. А тяжелого инструмента я не вожу, сам понимаешь.

— Так были же у Беляша кувалды!

— В схроне они, — подошла Людмила. — Ты, чужак, сделай бабе Вене шип, коли не лень. Чего ей мучиться?

— А коловорот сделать сможешь? — опять издалека спросил кто-то. — И нос на сохе оправить?

— Ты из двух старых ободьев тележных новые сделать могешь?

— А подкову?

Толпа у кузни собиралась на глазах. Да и чего удивляться, коли в деревне несколько месяцев никто с железом не работал? И тут вдруг черной волной в голову врезалась знакомая до ужаса смертная тоска:

— Твари безродные эти половцы! Всех степняков резать надобно, гноить под корень!.. — Он опять ухнулся в омут ненависти и тоски, ничего не видя и не понимая, не ощущая времени, пока наконец впереди не появилась светлая точка, к которой, словно по тоннелю, он устремился со всё возрастающей скоростью. — Давить их, давить! Давить ублюдков! Давить…

Середин попятился, теряя равновесие, уперся на что-то спиной, сполз на землю. Сжал ладонями виски, качая головой. Селяне молча стояли вокруг кузни, страх в их глазах смешивался с жалостью. Олег нашел глазами Захара:

— Сколько я тут… В беспамятстве опять… Долго?

— Не, не очень, — покачал головой мужик. — Может, тебе к волхву? Исцелит дед, он много умеет. Много годков богам жертвы приносит, все уж со счета сбились.

— Пустое… — Ведун сделал несколько глубоких входов и выдохов, поднялся на ноги. — Работа вылечит.

— Ты косарь мне сработать обещался, — втиснулся вперед рябой круглолицый парень.

— Всё я сделаю, всё! — вскинул руки Олег. — Только, мужики, давайте не сразу. Вы уж распределитесь как-нибудь. Опять же, с Людмилой тоже сговориться надобно.

— Так ты петлю сваришь?

— Я привезу струмент, — тихо кивнула женщина. — Пойдем, Тонечка, запрячь поможешь. До сумерек обернусь.

— Значит, Захар, приходи завтра, — пожал плечами Середин. — А ты… Ну, давай свои обломки. Одинец, добавь уголька маленько, прогорает уже. Знаешь, как класть надобно?..

* * *

— Светлячок! Светлячок!

Сено зашуршало под руками, почему-то не отлетая в сторону, а забираясь за шиворот, опилки впивались под ногти, словно пытались его остановить — но он всё равно зацепил кончиками пальцев край доски:

— Светлячок! Света!

И увидел темное лицо, детские тела.

— А-а-а!

Олег скатился с полатей, согнувшись, выскочил иа улицу, сбежал с крыльца, судорожно ловя ртом воздух:

— Нет! Нет! Не-е-ет!!!

Мир вокруг молчал, замерший в морозном безмолвии — в небе кружились первые недолговечные снежинки, у болота кончики стреловидных листьев осоки серебрились инеем.

— Что, тяжело? — выйдя из дома, остановилась рядом Людмила.

— Не могу, — мотнул головой Олег. — Жить не хочется.

— Вот и мне не хочется…

Они помолчали, глядя на раскинувшуюся до леса смертоносную, но в то же время спасительную топь. Неожиданно женщина громко хлюпнула носом. Потом еще раз, и вдруг заревела в голос.

— Ты чего? — испугался от неожиданности Середин. — Ты это чего?

Он обнял Людмилу, прижал к себе, надеясь хоть немного приглушить звуки рыданий, кажущиеся в ночи громоподобными:

— Да что с тобой? Перестань!

— Я… Я… — сквозь слезы попыталась сказать она. — Тут… Не стой… Пропадают… Мужики пропадают… У воды…

— Это да, это верно, — удерживая за плечи, повел ее к дому ведун. — Пойдем отсюда, не нужно нам здесь стоять.

В избе Олег уложил ее на полати, укрыл сшитым из овечьих шкур одеялом — а сам привалился к стенке под окном, глядя в темноту. Спать ему совсем не хотелось. Пожалуй, он даже боялся закрыть глаза.

Едва окна просветлели — ведун с облегчением выскочил на воздух, разжег горн, кинул туда заготовку для защитной головной пластины, с нетерпением дождался, пока по ней пройдут все цвета побежалости, и стал охаживать ручником, стараясь думать только о том, как, куда и с какой силой опускать молоток. Работа шла до неприятного быстро — бывшая криница послушно принимала форму вытянутого пятиугольника с прорезями для ремней на четырех верхних углах.

К счастью, сразу после завтрака его встретил на улице Путята с лопнувшими ободами, по одному из которых он вдобавок прокатился колесом. Мужик хотел получить взамен один, и еще нож, шило и десяток гвоздей — уж непонятно, для какой надобности. Олег успел привыкнуть, что всё вокруг делалось из дерева и кожи, а крепилось на деревянных же шипах.

Едва управившись с работой и отправив Путяту торговаться с хозяйкой, Олег увидел Захара, несущего обещанную петлю. Разогрев до черноты, ведун слегка расклепал оба конца возле слома, присыпал флюсом из белого кварцевого песка, оставшегося в запасе от прежнего мастера, раскалил уже до ослепительной белизны — тут температуру нужно держать точно, тысячу триста — тысячу четыреста градусов. Недогреешь — не сварится. Перегреешь — пережог будет, вещь можно смело в мусор выбрасывать. Всё едино не прокуешь — крошиться станет под молотом, как рафинад.

С помощью Одинца, который удерживал один из концов петли средним, десятикилограммовым молотом, Середин торопливо проковал место сварки, разбрызгивая окалину и быстро превращая две короткие полоски в одну длинную, потом подровнял по сторонам, придавая железке прежнюю форму и размер, и, наконец, бросил назад в угли, предупредив паренька:

— Не качай! Металл отпустить надо, чтобы не покорежило. Потом еще нагреем, пройдемся ручниками и окончательно остудим. Спокойно, на воздухе. Петля ведь сыромятной должна быть — гнуться, но не лопаться. Так что подождем…

Вчетвером они уселись на пороге — бородач и ведун по краям, мальчишки посередине.

— Ну что, работнички, умаялись? — подошла Людмила и протянула глиняную крынку: — Вот, кваску холодного попейте. А ты, чужак, уж прости меня, беспамятную, от мыслей глупых никак избавиться не могу, всё забываю. Баньку я затопила тебе с дороги.