Записки сиротки - Лидия Чарская

Доктор велел отделить нас от кузиночки, говоря, что у нее корь, которая очень прилипчива. Яше запрещено было входить в ее комнату, а меня решили отправить на время ее болезни к Марусиной маме, с которой тетя успела познакомиться и подружиться.

Когда няня привела меня к Даниным (фамилия Маруси и ее мамы), Маруся встретила меня радостная и ликующая.

— Ну вот, Катя, как славно ты проведешь у нас несколько деньков! — говорила она. — Жаль только, что Лизочка больна, а то бы нам было превесело!

Несмотря на ласковую предупредительность Марусиной мамы, на дружбу самой Маруси, мне все это время точно чего-то не хватало. Не хватало тетиных поцелуев на сон грядущий, когда она, наклоняясь над моей кроваткой, крестила меня со словами: «Христос с тобою, крошка, спи спокойно»; не хватало и няниной добродушной воркотни, когда она приходила тушить лампу и недовольно ворчала на нас с Лизочкой, болтавших без умолку, лежа в кроватках. И я горячо молилась богу, чтобы он как можно скорее дал облегчение больной Лизочке.

Милосердный господь услышал мою детскую молитву: через две недели Лизочка выздоровела, и меня взяли обратно домой…

Прошел месяц.

Лизочка вполне оправилась от своей болезни; но дядя и тетя не рисковали еще выпускать малютку на воздух, что очень огорчало нашу общую любимицу. Чтобы как-нибудь развлечь девочку, тетя Маша придумала чтение по вечерам всей семьей. Няня растапливала камин (февраль месяц отличался особенными стужами в этом году), и вся наша семья собиралась у камина вокруг маленького столика — послушать интересное чтение. Читал обыкновенно Яша, и читал прекрасно; он же доставал и книги из гимназической библиотеки: а мы с жадным вниманием слушали маленького чтеца.

Однажды вечером, когда на дворе бушевала вьюга, свистел холодный зимний ветер, завывая по трубам домов, мы снова собрались вокруг маленького круглого столика. У нас было так тепло, светло и уютно! Яша уже раскрыл вновь принесенную им книгу и готовился приступить к чтению, как вдруг неожиданно в передней дрогнул звонок. Мы молча с удивлением переглянулись.

— Это, вероятно, кто-нибудь приехал приглашать тебя к больному, — заметила тетя, обращаясь к дяде.

— По всей вероятности, — подтвердил дядя и пошел в прихожую. Мы с Яшей бросились за ним следом.

В нашей маленькой прихожей тускло горела стенная лампа, но при ее бледном свете мы могли различить высокого, запорошенного снегом и окоченевшего от стужи человека; няня, впустившая его, теперь спрашивала, что ему надо.

Но бедняга от холода не мог выговорить ни слова.

Дрожащими пальцами старался он размотать с шеи рваный гарусный шарф, но тщетно, закоченевшие пальцы не слушались.

— Вы больной? — спросил участливо дядя.

Наконец, с помощью няни, странный гость распутал шарф, закрывавший его шею и половину лица.

Что-то знакомое предстало моим глазам. Я невольно подалась вперед, взглянула на незнакомца и вскрикнула невольно:

— Да это Ленч!

Да, это был Ленч! Но, боже мой, как он изменился! Худой, бледный, постаревший на десять лет, он так мало походил на моего прежнего хозяина!

Теперь он уже не казался прежним грозным и строгим господином Ленчем. Он пристально вгляделся в меня и, очевидно узнав, глухо сказал:

— Ты ли это, Клара?

— Да, это я, — тихо пролепетала я, — а вот и Яша, помните Яшу-Альфа? — И я тихонько подтолкнула в его сторону моего названого брата.

Ленч взглянул на него, с трудом узнав в чистеньком и сытом гимназисте свою бывшую несчастную маленькую жертву Альфа. Он хотел что-то сказать и вдруг пошатнулся.

— Что с вами? — участливо повторил свой вопрос дядя и поддержал несчастного. — Вы больны? Я доктор и помогу вам.

— О, нет, не мне! — со стоном вырвалось из груди Ленча. — Я умоляю вас спасти мою дочь, мою бедную умирающую Марго! Сама судьба посылает мне вас! Я просил в аптеке адрес врача. Меня направили к вам, и вот я случайно встречаю здесь Клару и Альфа. О, они не злые дети! Они простят своего прежнего жестокого хозяина и помогут упросить вас ехать к моей бедной дочери!

И, говоря это, несчастный упал на колени и простирал к нам руки, рыдая и плача.

Вся моя прежняя вражда и ненависть к этому человеку исчезли при виде его страданий. Я бросилась на шею дяди, умоляя его помочь несчастному; Яша не отставал от меня. Впрочем, мы упрашивали напрасно. Дядя в первую же минуту все простил Ленчу и видел в нем не врага своих приемных детей, а глубоко несчастного человека, которому надо было помочь.

— Едем, Катя, — твердо проговорил дядя после небольшого раздумья. — Ведь у вашей дочери, — обратился он к Ленчу, — не заразительная болезнь?

— О нет, бедняжка Марго умирает от какой-то тяжелой внутренней болезни, она уже месяц не встает на ноги.

— Ну, тогда я беру тебя, Катя! — еще раз решил дядя. — Ты можешь помочь своей бывшей подруге. А ты, Яша, беги к тете и скажи, чтобы она положила в корзинку провизии: молока, бульона, яиц да бутылку вина… Вы, вероятно, очень нуждаетесь? — спросил он Ленча.

Тот только рукой махнул в ответ.

— Да одеяло теплое и белья чтобы няня уложила! — крикнул дядя вдогонку убегавшему Яше.

Через десять минут все было готово. Я, дядя и Ленч, согревшийся от стакана вина, данного ему Яшей, ехали на самую дальнюю окраину города, где жил несчастный со своей больной дочерью.

По дороге Ленч рассказал дяде, что, выйдя из тюрьмы, он уже не мог продолжать своего дела. Вся его труппа разбежалась. Жена умерла от горя и нужды, и он приехал в Петербург искать работы со своей дочерью. Но работы не оказалось, и они должны были пробавляться людским подаянием.

Мне было очень жаль бедного Ленча, и вся моя былая ненависть к нему исчезла от его печальных, полных горечи рассказов.

Извозчик остановился у большого пятиэтажного дома, стоявшего в каком-то глухом и узком переулке. Мы вошли в темный двор и ощупью стали подниматься по скользкой и узкой лестнице. Дядя крепко держал меня за руку, чтобы я не упала. Наконец, мы подошли к низенькой двери где-то высоко под самой крышей, на чердаке, и наш спутник толкнул ее. Я очутилась в сырой и холодной комнате, освещенной одним только огарком, вставленным в бутылку…

«Боже мой! И тут могут жить люди!» — невольно с ужасом подумала я и крепко прижалась к руке дяди.

— Это ты, папа? — послышался откуда-то из угла слабый детский голосок.

— Я, а со мною добрые люди! — поспешил ответить Ленч.

Тут только заметила я связку соломы в углу, а на ней разметавшуюся и покрытую жалкими лохмотьями девочку.

— Марго! — невольно вскрикнула я и бросилась вперед.