Фамильная честь Вустеров - Пэлем Грэнвил Вудхауз

– Как, неужели эти великолепные портреты Родерика Спода и дядюшки Уоткина написал Гасси? Никогда не думала, что у него такой талант.

– Никто не думал. Это очень интересная история. Вот послушайте...

– Только я не понимаю, зачем тратить время на Спода и дядюшку Уоткина, когда на свете существует Оутс, его сам Бог велит осмеивать. Жуткий тип, доводит меня до умопомрачения. Красуется вечно на своем дурацком велосипеде, сам же на неприятности нарывается, а как только нарвался – все, видите ли, кругом виноваты. Спрашивается, почему он не дает проходу несчастному Бартоломью? Все до единой собаки в деревне норовят вцепиться ему в брюки, пусть не отпирается.

– Стиффи, где блокнот? – спросил я, возвращая ее к нашим баранам.

– Бог с ним, с блокнотом. Меня больше интересует Юстас Оутс. Как выдумаете, он в самом деле подаст на меня в суд?

Я сказал, что да, подаст, именно такое впечатление у меня сложилось, если читать между строк, фигурально говоря, и Стиффи сделала moue[10], кажется, так это называется... или не так?... словом, надула губки и нахмурилась.

– Я тоже думаю, что он всерьез. Юстас Оутс – форменный людоед, точнее про него не скажешь. Рыщет по округе и выискивает, кого бы сожрать. Что ж, значит, дядюшке Уоткину прибавится работы.

– О чем вы?

– Он будет рассматривать иск против меня.

– Он что же, продолжает работать, хоть и ушел в отставку? – спросил я, вспомнив с легким беспокойством разговор, который состоялся между экс-судьей и Родериком Сподом в гостиной, где была выставлена коллекция старинного серебра.

– Он ушел в отставку только с Бошер-стрит. Если человек родился на свет с судейской жилкой, ее ничем не вытравишь. Сейчас он у нас добровольный мировой судья. Проводит в библиотеке что-то вроде заседаний Звездной палаты. Туда-то меня и вызывают. Чем бы я ни занималась – гуляю ли, ухаживаю за цветами, сижу у себя в комнате и с увлечением читаю книгу, – дворецкий меня всюду отыщет и сообщит, что я приглашаюсь в библиотеку. А там восседает за столом с важным видом дядюшка Уоткин, и Оутс тут как тут – готовится давать показания.

Я представил себе картину. Н-да, приятного мало. Не позавидуешь девушке, у которой в доме такое творится.

– И каждый раз одно и то же. Он надевает свою черную судейскую шапочку и объявляет, что на меня налагается штраф. Говори я, не говори – он никогда не слушает. По-моему, он не знает самых азов судопроизводства.

– К такому же выводу пришел и я, когда он меня судил.

– И ведь что самое гнусное: ему в точности известно, сколько я получаю на карманные расходы, и он всегда может высчитать, на какую именно сумму ограбить меня. В этом году два раза оставлял меня без гроша, и все по наущению этого подонка Оутса: за превышение скорости в населенном пункте и за то, что Бартоломью слегка, ну просто почти совсем незаметно куснул его за ногу.

Я повздыхал сочувственно, однако мне не терпелось вернуть разговор к блокноту. Увы, барышни не в состоянии долго удерживать внимание на действительно важных предметах.

– Оутс так бесновался, можно было подумать, Бартоломью выгрыз у него фунт мяса. Сейчас он тоже рвет и мечет. Я больше не в силах терпеть это полицейское преследование. Можно подумать, мы живем в России. Берти, надеюсь, вы тоже ненавидите полицейских?

Я не готов идти столь далеко в своем отношении к этой превосходной в целом категории людей.

– Пожалуй, но, так сказать, не en masse[11], надеюсь, вы меня понимаете. Они все разные, как и представители других слоев общества. Есть спокойные и добродушные индивиды, у кого-то этих качеств не хватает. Я знаю очень достойных полицейских. С тем, что дежурит возле "Трутней", мы просто приятели. Что касается этого Оутса, мне трудно судить, я ведь его почти не знаю.

– Можете поверить мне на слово: редкостный негодяй. И этот негодяй будет жестоко наказан. Помните, я не так давно обедала у вас? Вы еще рассказывали о том, как пытались сорвать каску с полицейского на Лестер-сквер.

– Да, тогда-то я и познакомился с вашим дядюшкой. Именно этот инцидент свел нас.

– В тот день ваш рассказ не произвел на меня особого впечатления, но на днях он мне вдруг вспомнился, и я подумала: "Поистине из уст младенцев и грудных детей!" Я так давно искала способ отомстить Оутсу, и вот пожалуйста – вы мне его подсказали.

Я вздрогнул. В значении ее слов нельзя было ошибиться.

– Неужели вы решились украсть его каску?

– Ну что вы, конечно нет.

– Очень мудро с вашей стороны.

– Я отлично понимаю: это должен сделать мужчина. И потому попросила Гарольда. Он, святая душа, постоянно твердит, что готов ради меня на все.

Обычно на лице у Стиффи задумчивое, мечтательное выражение, кажется, что мысли ее витают в высоких и прекрасных далях. Упаси вас Боже поверить этому лицедейству. Она не узнает прекрасную, возвышенную мысль, даже если ей подать ее на вертеле под соусом "тартар". Как и Дживс, она редко улыбается, но сейчас на ее лице сияла экстатическая – проверю потом это слово у Дживса – улыбка, а глаза ярко горели.

– Ах, он такой необыкновенный, удивительный, – пропела она. – Знаете, мы с ним помолвлены.

– В самом деле?

– Да, только никому ни слова. Это великая тайна. Дядя Уоткин ничего не должен знать, пока мы его не умаслим.

– А кто такой этот ваш Гарольд?

– Наш деревенский священник. – И она обратилась к Бартоломью: – Правда ведь, наш прекрасный, добрый священник украдет для твоей мамочки каску у этого противного, злого полицейского и твоя ненаглядная мамочка станет самой счастливой женщиной на свете?

И так далее в том же духе, но меня от сюсюканья тошнит. А вот представления этой юной преступницы о нравственности – если только слово "нравственность" здесь вообще уместно – привели меня в полное смятение. Знаете, чем больше я провожу времени с женщинами, тем крепче убеждаюсь: необходим закон. Нужно что-то делать с ними, иначе здание общества рухнет до основания, а мы будем только хлопать ушами, как ослы.

– Священник? – повторил я. – Господь с вами, Стиффи, не станете же вы просить священника похитить у полицейского каску.

– Не стану? А почему?

– Очень странная просьба. Из-за вас беднягу могут лишить сана.

– Что, лишить сана?

– Так наказывают духовных лиц, которые совершают неподобающие поступки. И, несомненно, именно так закончится для праведного Гарольда позорная авантюра, на которую вы его подбиваете.