Художник механических дел - Александр Ивич

Великий нелюбитель мелких дел, граф Кочубей распорядился проект механика отослать товарищу министра морских сил.

Без поспешности сочинена была бумага. И курьер отнес ее с чертежами Кулибина в Адмиралтейство.

Без поспешности были рассмотрены чертежи в Адмиралтейств-коллегии. Господа члены коллегии примерили и так и сяк– отослать дело было некуда. По размышлении решено было запросить у Кулибина добавочные объяснения: о скорости судна, о том, сколько груза оно несет, и можно ли ходить на судне под парусом, и как будет оно управляться.

Вопросы коллегии и чертежи Кулибина курьер отнес в министерство внутренних дел. Спустя время отправлены они были в Нижний Новгород губернатору.

Губернатор на утреннем докладе полицмейстера[31]среди прочих дел передал ему все присланное от графа Кочубея для вручения под расписку Кулибину.

И было это спустя три года после отсылки чертежей в Петербург.

Господин полицмейстер, зайдя в сумерках к Кулибину, хозяина в приемном покое не застал. Он учтиво поклонился недвижно стоявшему в темном углу офицеру малого роста. Офицер на поклон не ответствовал, хотя чина был невысокого.

Полицмейстер обиделся и, прищурив глаза, решительным шагом прошел в угол. Ткнул офицера пальцем, плюнул в сердцах, посулил хозяину черта и перекрестился:

– И впрямь колдун, чернокнижник!

Офицер был неживой – статуя, восковая кукла, одетая в мундир. И притом в одной штанине, другая нога голая. Впрочем, не восковая, а из кожи и металла, на шарнирах каких-то. Не поймешь, к чему бы это…

Вошел Кулибин.

Быстро взял из рук полицмейстера протянутый им портфель и подошел к окну – прочесть бумагу, при которой возвращались чертежи.

Вздохнул, положил на стул портфель: что ж, объяснения сочинять стало привычным. Однако снова медленность. А время позднее – восьмой десяток пошел. Неужто ночь опустится, смерть придет прежде окончания хоть сего замысла?

Меж тем полицмейстер уставился неподвижным взором на статую. Не означает ли напяленный на куклу мундир поношения русского воинства? Чего ради одноштанная фигура в углу водружена?

Сомнение так ясно отразилось на хмуром лице полицмейстера, что Кулибин повеселел. И объяснять ничего не стал.

Дни заполнены. Записка министерству: как судно будет управляться, с особо подробными чертежами, с таблицами для сравнения скорости расшивы и механического судна, с рассуждением об экономических выгодах пуска по Волге машинных судов. Постройка их сулит казне доходы миллионные. Сулит она купцам дешевизну перевозки. Прямая выгода народу – подешевеет соль, подешевеют прочие товары, что идут с низовья. Труд бурлацкий станет легче.

Объяснение отправлено в столицу – несмышленому младенцу ясна будет выгода. А поймут ли члены Адмиралтейств-коллегии – кто знает. Впрочем, и то надо взять во внимание: о выгодах торговых надлежит иметь суждение министерству внутренних дел, а отнюдь не Адмиралтейств-коллегии. Можно предвидеть медленность в сношении двух ведомств.

И отправлена в столицу кукла офицера с механической ногой, много удобней прежней, изготовленной для офицера Непейцына. И отдельно образцы ноги. Сделано и отправлено в нужное время: немало солдат, офицеров лишилось природных ног в горьком сражении Аустерлицком[32], в бесславном походе по австрийской земле. Хотел Кулибин облегчить участь убогих – вместо безобразных деревяшек и костылей снабдить их натуральными ногами, произведенными искусством механика.

В Санкт-Петербурге, в Хирургической академии, знаменитый врач Иоганн Буш дал славный отзыв о механической ноге нижегородского механика. Об отзыве были разговоры в академии, но не более того.

А по прошествии года списал Иван Петрович в памятную книгу строки из «Санкт-Петербургских ведомостей». Сообщали «Ведомости», что в городе Париже Наполеон рассматривал образцы механических ног, представленных неким господином Мельцелем. Был слух, будто оный господин весьма обогатился во Франции изготовлением механических ног, кои по обстоятельству непрерывных войн были в постоянном спросе.

И был другой слух: будто одна из механических ног, посланных Кулибиным в академию, увезена за границу и по ее образцу построил Мельцель свою. Списал на память Иван Петрович заметку из «Ведомостей». Обида. Не ему обида – русским воинам, награжденным за службу Отечеству безобразной деревяшкой и под стать ей дубовым костылем.

Идут месяцы. Годы идут. Машина самодвижимая не ладится. Много еще труда на нее нужно положить. Граф Кочубей молчит. И у господ членов Адмиралтейств-коллегии, видно, тоже нет интереса к машинным судам.

А тут дом отцовский разваливается. Пришлось новый строить, отрывать деньги от нужных опытов. Опять долги завелись. Зато дом поставил хороший, просторный и светлый, в два жилья.

И вдруг мелки, не важны стали прежние заботы: наполеоновское войско вступило в пределы России.

Вести тревожны. Французы в Смоленске, французы идут на Москву. Потом была радость – реляция[33]о славном сражении под деревней Бородино. Победа. В соборе архиерей служил торжественный молебен.

А больше радостных реляций не поступало. Впрочем, горьким слухам, будто Наполеон приближается к Москве, в Нижнем не верили. Но потом поверили: кареты, возы с поклажей стали въезжать в город. Что ни день, то больше. Московские баре покидали древнюю столицу. Выглядывали из карет, смотрели на незнакомые улицы. Доверенные слуги бегали, искали пристойные помещения. Господа же выходили из карет молчаливые, стараясь не показать растерянности в мыслях.

Прибыл знаменитый историограф Николай Михайлович Карамзин и, по слухам, едва распаковав необходимые вещи, сел за продолжение труда. Говорили, что пишет ныне о войне, коей минуло два века, – о подвиге нижегородского купца Козьмы Минина и князя Пожарского.

Прибыли также баснописец Иван Иванович Дмитриев и весьма чтимый Кулибиным за прелесть стихов Батюшков. Семенил по городу, любопытно озираясь и заглядывая в лавки, Василий Львович Пушкин[34]. Москвичи держались своим кругом, новых знакомств в городе заводили мало. Ивану Петровичу ни с кем из них встретиться не пришлось.

Да и не было большой охоты. Хоть ныне, по причине войны, хлопоты о строении машинных судов пришлось вовсе оставить, а без дела, без труда Кулибин не знал бы, как жить. И все время уходило на труд – думал над самодвижимой машиной, чертил, менял части в модели. Все не хватало чего-то, все ускользало. Где же ошибка? По расчетам выходило верно, в натуре же машина оставалась недвижимой.