Четвертый лишний - Владимир Колычев

– Случилось, – кивнул Полыхаев, внимательно глядя на Бондарева. – Гражданина Кислицына убили.

– И что теперь? – Миша продолжал смотреть на Трофима. Злорадство рассеялось, а сожаление осталось.

– Значит, в районе одиннадцати часов тридцати минут вы находились… э-э, проводили время в соседней квартире.

– В районе одиннадцати часов я находился в доме. На двери подъезда, если вы не заметили, висит камера.

– Существует несколько способов обмануть камеру. – Полыхаев выразительно повел головой в сторону балкона.

– Я никого не обманываю. И никого не убивал. – Бондарев твердо посмотрел следователю в глаза.

– Но тем не менее гражданин Кислицын подозревал вас в убийстве своих друзей.

– Мутная история, мутные подозрения, – усмехнулся Миша. – А насчет убийства Муратова, так я действительно находился… проводил время в соседней квартире. Я Кислицыну это говорил. И Трофимову тоже.

– Кто такой Трофимов? – спросил Полыхаев.

Трофим сообразил, что речь идет о нем.

– Я не Трофимов, я Крупицын.

– Да? – искренне удивился Бондарев. – Я почему-то думал, что Трофим – это кличка.

– Трофим – это имя, – пристально глядя на Мишу, пояснил Полыхаев.

– Я даже не знал. Он же на класс младше учился… Кстати, нормальным парнем был, никого не трогал, это Кислицын – полный отморозок. И Муратов… Евсюков этот любил подраться, но к слабым не лез…

– А вы тогда были слабым? – вкрадчивым тоном задал вопрос Полыхаев.

– В общем, да… Но к Славе никаких вопросов! – отчеканил Бондарев.

– Он уже расплатился по счетам, да? – вспомнив не столь уж давний разговор с ним, сказал Трофим.

– Дело не в этом, дело в том, что Слава заставил меня взяться за ум. Вернее, побудил во мне желание стать сильным. Я занялся собой, возмужал, окреп. Что в этом плохого?

– Ты взялся за ум? Или тебе кто-то помог? Что ты там говорил про психиатра?

– А что я говорил? – неприязненно спросил Миша.

– Что психиатр нацеливал тебя на убийство.

– Да нет, не нацеливал. Просто сказал, что не нужно сдерживать ненависть. Хочешь – убей. Но только мысленно.

– Мысленно? – раздумывая над услышанным, спросил Полыхаев.

– Мысленно, но при наличии реальных возможностей.

– И вы эти возможности получили?

– Да, и довольно-таки давно. Я мог убить Славу еще пятнадцать лет назад, но к этому времени я уже давно остыл…

– А вы обращались к психиатру?

– Да. Мама сказала, что надо. Я не хотел, но мама сказала, что Станислав Сергеевич и Робику помог, и Тае… Знаешь, кто это такие? – Бондарев пронзил Трофима взглядом.

И ведь он добился своего, Трофим почувствовал стыд и раскаяние. А Миша продолжал терзать его, взглядом растравляя давнюю рану.

– Робик руки на себя наложил, если ты не знаешь.

– Да что ты говоришь? – удивился Трофим.

– Думаешь, это невозможно?

– А Тая?

– Тая, Тая… Твоя одноклассница, – кивнул Бондарев.

– Да. Четвертая стадия дебильности?… Довели девчонку, под поезд бросили.

– Под поезд это в переносном смысле? – спросил Полыхаев.

Да, он слышал, что Тая пыталась покончить жизнь самоубийством. Но почему именно под поезд?

– Да нет, в прямом!.. Она в прямом смысле под поезд бросилась! Обходчик там проходил, вытолкнул ее в последний момент. Сам без ноги остался, а ее спас…

– Ты это серьезно? – Трофим не скрывал удивления. Это ведь не просто суицид, о котором не напишут в газетах, а настоящий подвиг, человек спас Таю, рискуя своей жизнью, остался без ноги. А школу такая новость обошла стороной? Так не бывает.

– Тая после этого целый год в психушке провела! – кивнув, зло сказал Бондарев.

– А сейчас как она себя чувствует? – спросил Полыхаев.

– Так четвертая стадия дебильности, – усмехнулся Бондарев. – Университет с отличием окончила, исторический факультет, кандидатскую потом защитила.

– Я не знал. – Трофим смотрел на него потрясенно. Тая – кандидат исторических наук? Никогда бы не подумал, что такое возможно.

– А это спасибо Станиславу Сергеевичу! С его индивидуальным подходом к личности… К личности! Он в каждом своем пациенте видел прежде всего личность. С личностями он и работал. Меня он нацелил на силу, Таю – на ум! Заставил доказать вам, что никакая она не отсталая!.. – Миша испепелял Трофима взглядом.

– А Робика на что нацелили? – спросил Полыхаев.

– С Робиком ничего не вышло, – пожал плечами Миша. – Ни с силой у него дело не пошло, ни с музыкой. В консерваторию пытался поступать – провалился, больше не пробовал. Работает страховым агентом, кажется. Маленький такой, жалкий… Сломали вы его! Сильно сломали!..

– Нехорошо вышло, – осуждающе сказал Полыхаев.

– Да я в этом не участвовал, – качнул головой Трофим.

– Участвовал! – пригвоздил Крупицына Миша. – Равнодушие – самое страшное из человеческих пороков!

– Равнодушие убивает, – согласился Полыхаев.

– Кого я убил? Кого мы убили?! – разволновался Трофим.

– А Робик вены себе вскрыл! А Тая?… – наседал на него Миша.

– Но это же не значит, что меня нужно за это убить!

Трофим поверил Бондареву. И Робик пытался покончить с собой, и Тая, а это действительно страшно. Очень страшно. И кто-то за это мстит. Димы уже нет, Мурата тоже, Славу убили сегодня. За это всё и убили! А следующий на очереди

– он! Как человек, приговоренный к смерти за равнодушие. И его убьют! Обязательно убьют. Возможно, прямо сейчас. В глазах у Трофима поплыли пепельные облака на фоне серого неба. Не так давно он стоял у окна, с философской скукой рассуждая о смерти. Не так уж и страшно, думал он, умереть. А на самом деле страшно. Очень страшно!.. Подойдет к нему неведомый мститель, приставит к голове пистолет, нажмет на спусковой крючок. И все! В смысле ничего! Ничего больше и никогда!..

– Эй, что с вами! – Полыхаев обеспокоенно глянул на Трофима.

– У меня нашатырь есть! – Миша вышел из комнаты, вернулся, на ходу открывая пузырек.

А Трофим действительно находился в предобморочном состоянии, он сам осознавал это. Под коленками ослабло, захотелось присесть, но инстинкт самосохранения заставлял держаться на ногах.

– Не надо нашатырь! – Трофим вытянул руку, останавливая Бондарева. Вдруг там, в пузырьке, у него мышьяк, например, или даже синильная кислота, вдохнешь, и больше не выдохнешь.

– Ты думаешь, я отравить тебя хочу! – догадался Миша.