Судьба и воля - Лев Клиот

– Борис, я сказал тебе три дня назад, что буду тебе весьма обязан, нет, не весьма – по гроб жизни, вот как я буду тебе обязан.

Роберт мял в руках берет, который то надевал, то срывал с головы.

– Ты сделал меня богатым человеком, и…

Борис попытался прервать его:

– Брось, Роберт! Мы ведь пятьдесят на пятьдесят. Я также должен быть благодарен тебе, как и ты мне. Мы на равных, а значит, не должны друг другу ничего, кроме уважения, – и он, приобняв партнера, похлопал его по плечу.

– И все-таки, – настаивал Роберт, – можешь рассчитывать на меня всегда и во всем.

Они обнялись, и Митчел прошел на посадку.

Борис попросил таксиста подвезти его к мосту Альма. Он прошелся по набережной Сены и затем по avenue George V, дошел до расположенного недалеко от Елисейских полей, на rue de Bassano, ресторана «Распутин».

Он стал часто бывать там после того, как друзья однажды пригласили его в «Распутин» на русский борщ с пирожками. Они почему-то упорно считали его русским и этим приглашением хотели сделать ему приятное. Они считали его русским по двум причинам: во-первых, потому, что Латвия, из которой он прибыл, стала советской, а все советские, в их понимании, были в той или иной степени русскими. Ну и, конечно, еще потому, что он единственный в их окружении говорил по-русски. Наверное, они были правы. «Очи черные», которые замечательно исполняли в «Распутине», погружали его в ностальгию и неподдельную печаль. Музыканты замечали это и перемещались к их столику. Звучали другие русские романсы.

Арлет говорила ему, что он в такие минуты становится неотразим для женщин.

Эти русские песни отец любил слушать под рюмочку, когда собирались гости и когда он оставался в одиночестве, в своем кабинете. В доме было много пластинок, и русская музыка среди них составляла немалую долю.

Он заказал столик на следующую пятницу. Он знал, что пришла пора расставаться, и прощальный ужин решил провести в этом месте.

Телеграмма пришла быстрее, чем он ее ожидал. Роберт излагал цифрами все расходы, налоги, остаток, который он поделил поровну, и в конце – слова «Обнимаю, твой Р.М.».

На следующий день в своем отделении банка Борис получил выписку со счета: «Баланс 1 250 000 долларов».

Играли скрипки, звучали гитары. Симона и Арлет пели вместе с цыганами.

Незабываемый вечер!

Он будет возвращаться в Париж, во Францию, много раз, всю свою жизнь. Во Франции будет его второй дом. Но теперь он должен уехать.

В его нагрудном кармане лежала визитка: «Стивен Грин – член совета директоров Macy’s Inc., New York, United States of America».

Ливень, обычно короткий в этих местах, продолжался с того момента, как они выехали из района Корал Уэй по направлению в Корал Гейблс, и не прекращался ни на минуту. Джекки должна была вернуться в отель, который целиком сняли владельцы клуба «Манхэттен», спонсировавшего команду синхронисток.

Было уже два часа ночи, и она понимала, что Бобби, их тренер, этот огромный черный парень, будет иметь с ней серьезный разговор. Она улыбнулась. Бобби обожал своих девочек, и все его попытки быть с ними по-настоящему строгим заканчивались угрозами поговорить с ними так, что им мало не покажется. Порядок поддерживался каждой из них самостоятельно. Синхронное плавание не терпело компромиссов. Ответственность друг перед другом заставляла соблюдать дисциплину тренировок, особенно в период сборов и соревнований, намного серьезнее, чем любые нотации руководителей.

И вот, она возвращается в отель среди ночи. Небывалое в ее размеренном ритме жизни событие. Это все – Борис. Он нашел в центре Майами ночной клуб, в котором предлагалась австралийская кухня. Когда она увидела в витрине среди предложенного десерта «кекс Лягушка», то чуть не заплакала. И эта покрытая зеленой помадкой бисквитная лягушкина голова, и запахи типичных приправ веджимайта, лимонного мирта, будто перенесли ее на улицу родной Аделаиды. Чертов Борис, он все-таки достал ее. Он все время изобретал такие способы заинтересовать, развеселить, удивить. Удивить – это, наверное, главное из того, что заставило ее обратить на него внимание.

Джекки смотрела на дорогу. Щетки не успевали убирать потоки дождевых струй, и она не понимала, как он видит сквозь эту пелену, делавшую безуспешными попытки автомобильных фар хоть приблизительно обозначить ее края.

Залесский, будь он один, скорее всего, остановился бы и переждал это светопреставление, но Джекки и так уже вся была как на иголках, и он гнал свою машину на предельно возможной в этих обстоятельствах скорости.

Спортивный английский седан цепко держал дорогу. Он заказал эту машину, Bristol 405, на парижской выставке в 1954 году и ждал ее почти год. Она была красива и необычна – этого было достаточно для того, чтобы привлечь его интерес. Скоростные качества и надежность он оценил позже. Эта ночь предложила ему и его темно-синему автомобилю экзамен на выживание.

На одном из поворотов рельеф дороги позволил потокам воды заполнить несколько метров просевшего асфальта, образовав неглубокое озерцо. Его невозможно было разглядеть среди смешения света фар со струями непрекращающегося ливня. В какой-то момент контакт с твердой поверхностью потеряли все четыре колеса, и машина плавно соскользнула в проходящий рядом с дорогой бетонный желоб старого обводного канала. Это бетонное ложе давно не использовалось по назначению, но ливень покрыл его дно несколькими сантиметрами водяного потока, и приземление произошло мягко. Ширина бетонной конструкции лишь немного превышала ширину автомобиля, и он, оказавшись зажатым в этом пространстве, чудесным образом не получил серьезных повреждений, лишь слегка помяв и оцарапав правый бок.

Все случилось молниеносно, и Джекки сообразила, что произошло, только когда ее спутник поинтересовался, как она себя чувствует. Он видел, что с ними все в порядке, резина колес, слой воды и мягкие толстые подушки сидений самортизировали удар с высоты менее двух метров. И поэтому он задал вопрос таким тоном, как если бы она поскользнулась на паркете в танцзале. Его спокойствие уберегло ее от истерики, но она была не только спортсменкой, она была еще и артисткой водного шоу. Молитвенно сложив перед собой руки, она произнесла голосом, полным трагизма:

– Борис! Мы только что могли умереть?!

– Да, но не умерли.

И тоже воздев руки, в той же тональности, что и Джекки, он продолжил:

– Господь даровал нам жизнь, чтобы, испытав близость смерти, мы больше ценили ее.

Он обнял Джекки, словно священник, приглашающий к исповеди, и поцеловав ее в лоб, нажал на рычажок регулировки положения спинки ее сидения. Она упала, не удержавшись, упала и Джекки.

Склонившись над ней, Борис объяснил:

– Нам не открыть двери, и, пока не рассветет и нас не заметят, помощи ждать неоткуда. Поэтому…