Принцип высшего ведовства - Анна Клименко

Эрик быстро выпрямился, и я снова могла созерцать часы «Радо».

– Михаил, – голос прозвучал неожиданно сухо, – я бы не торопился с выводами. Кроме того, вы нарушаете наши правила, не оповестив о поимке преступницы совет. Что до меня – так я не верю в то, что какая-то девчонка растерзала семерых здоровых мужчин.

– У нас ее ментальный след, Эрик.

– Его можно подделать. Истории известны случаи создания простых копий, которые распространялись и на вызываемых сущностей.

– Погоди-ка, погоди-ка! – Михаил даже папку отложил, – может, расскажешь, кто из ныне живущих на это способен? Уж не ты ли?

На мгновение в комнате повисло молчание. Недоброе, напряженное.

– К чему мне это, Миша?

– А мы ведь не знаем, сколько тебе лет, Эрик. Никто из нас не знает. Может, ты еще раз решил омолодиться, а?

– Занятная гипотеза, – Эрик хмыкнул, – ладно, дело ваше. Увидимся на суде.

Он вдруг наклонился ко мне, несколько мгновений пристально вглядывался в лицо – словно что-то искал. Может быть, следы раскаяния? Я только скрипнула зубами и, сжав волю в кулак, отвернулась. Будьте вы прокляты. По позвоночнику дернула раскаленная проволока, но я зажмурилась и даже не пискнула – только не при нем, не при нем…

* * *

Потом я снова очутилась в камере. Стало темнее, то ли свет приглушили, то ли я начала слепнуть – но какая разница? Лежа безвольной кучкой в углу, я сонно разглядывала угол двери, побитый ржавчиной. Ай-ай, нехорошо, господа инквизиторы, недоглядели.

Думать не получалось, мысли путались. Я то и дело проваливалась в далекое и доброе детство, когда папа и мама кажутся самыми сильными и красивыми на свете, а мир вокруг – большим и солнечным. И нет в нем места смерти, нет. А сам себе кажешься вечным, старенький дедушка уходит на небо, и оттуда непременно радуется моим успехам.

Но даже вечность, к сожалению, проходит слишком быстро. Очень скоро меня не станет… Странные ощущения, непонимание происходящего. Как же так? Мир без меня? Разве такое бывает?

«Не забыть о последнем желании», – прошептала я, – «не забыть…»

Чтобы мои родители никогда не узнали, как именно я погибла. Пусть… эта свора садистов и убийц как-нибудь устроит видимость аварии. Несправедливо погибнуть в аварии, но это – случайное стечение обстоятельств, или – если верить – судьба. Все лучше, чем обивание порогов с требованиями найти и наказать убийц.

В том, что последнее желание будет выполнено, сомнений не было. На то оно и последнее, чтобы стать самым ценным. Вроде завещания…

Наверное, я начала бредить. Рядом, на корточках, сидел Андрей и что-то говорил, поглаживая меня по щеке. Зачем он здесь? После того, как сбежал… После того, как бросил меня на растерзание палачам?

– Я тебя вытащу. Обязательно, – он взял мою руку в свою, – не беспокойся. Я обязательно что-нибудь придумаю.

– Тебя не может здесь быть, – язык плохо меня слушался, из горла вместо слов выползали сдавленные хрипы.

– А меня здесь и нет, – Андрей нервно передернул плечами, – но мы можем с тобой говорить. Я сбежал, потому что почувствовал инквизицию, Лера. Прости, но я не мог позволить, чтобы они взяли и меня.

Ха! Мой идеал мужчины говорит, что испугался и улизнул, оставив свою принцессу на съедение волкам. Как занятно, Боже мой. Какой жуткий бред…

– Я, оказывается, убила семерых.

Он даже отпрянул.

– Лер… Это что, правда?

– Не знаю… Уже не знаю… – я прикрыла глаза. Душным мешком наваливался сон, веки налились тяжестью, и лицо Андрея начало плыть.

– Лерка, ты не могла никого убить, – в наш диалог протестующе ворвалась Инга.

Любопытно, как это у них получается со мной говорить? Нет, все-таки я продолжаю бредить, а роскошная шевелюра цвета дикой вишни – галлюцинации, плод расстроенного рассудка.

– Не знаю, – прошептала я, – может, и могла.

Под ребрами, там, где засел не дошедший до цели приворот, словно ржавым гвоздем провернули. Я взвыла – но сон как рукой сняло. Интересно, это тоже их рук дело?..

– Лера, не сдавайся, – зудел в ушах голос Андрея, – Я тебя люблю, Лерусь. Все будет хорошо.

Любишь? Но почему тогда бросил?..

На мгновение мне захотелось ему поверить, затем я вновь соскользнула в уютное детство – а выныривая в сумрак камеры вдруг поняла, что уже не одна.

У двери, прислонившись к стене, черным идолом замер Эрик. Только часы на руке поблескивали в неверном свете, и лицо… Лицо показалось мне тусклым, серым. Неживым, что ли…

– Почему ты сбежала из моего дома? – негромко поинтересовался он и шагнул ко мне, – почему, почему?!!

* * *

– Не подходи, – я судорожно зашарила руками по полу, пытаясь найти точку опоры и подняться, – не…

Тело плохо слушалось, напоминало больше куль ваты. Пальцы без костей, руки мягкие, безвольные. Но я успела все же приподняться, совсем чуть-чуть – а затем в мои плечи впились жесткие ногти инквизитора.

– Почему? – рявкнул он мне в лицо, – если бы ты не сбежала тогда, ничего бы этого не было! Зачем ты сбежала? ЗА-ЧЕМ?!!

С минуту он тряс меня как куклу, а затем вдруг отпустил. Но я – и откуда только силы взялись – начала подниматься, опираясь о холодную стенку спиной. Уж что-что, а напоследок валяться в ногах у палачей? Нет уж. Не позволю себе такой роскоши.

Эрик молча следил за моими маневрами, а в черных глазах опасно сверкало бешенство. Наверное, оно передалось и мне – злость придает сил, даже когда их нет.

– Ты никого не убивала, так?

– У вас есть мои показания, – прохрипела я, – зачем пришел? Тебе мало моей подписи?

Он скрестил руки на груди. Нас разделял всего шаг, и будь у меня при себе хоть что-нибудь… Господи, да кого я пытаюсь обмануть? Меня ноги не держат, а я собралась драться с мужчиной.

– Я тебя спрашиваю, – голос Эрика упал до громкого шепота, – ты невиновна?

– Мои показания…

– Не паясничай! Герой из тебя отвратительный, ясно? – и снова его пальцы больно впились в плечи, – лучше отвечай на мои вопросы. Немедленно!

Тогда я рассмеялась. Расхохоталась, глядя в полубезумные глаза инквизитора. Черт, не нужно было подбирать его в той роще, пусть бы его сожрал… демон, или кто там был…

– Ничего… вы от меня… больше не получите!

И у меня вдруг получилось вырваться из его рук. А затем – просто чудненько! – мои ногти оставили четыре глубоких борозды на гладко выбритой щеке мучителя.

– Дура, – спокойно констатировал Эрик, промокая кровь черным рукавом свитера, – жить тебе надоело?

– А что ты сделаешь? – я хрипло хихикнула, – что?!! Все, что мог… ты уже… сделал… Убирайся вон, ясно? Жертва не желает… тебя видеть!