Сатана в предместье. Кошмары знаменитостей - Бертран Рассел

– Да, леди Миллисента?

– Все готово, – сказала она и положила трубку.

Этим лаконичным словам предшествовала большая работа. Муж прекрасной Миллисенты, сэр Теофилус Пинтерк, был одним из лидеров мира финансов, невероятно богатым человеком, однако, к своему огорчению, имел соперников в мире, где хотел властвовать. Существовали люди равные ему и имевшие шансы на победу в финансовом соревновании. Он же, будучи человеком наполеоновского склада, искал способы добиться несомненного, непререкаемого превосходства. Он сознавал, что в современном мире власть основывалась не только на финансах. Он насчитывал три других ее источника: пресса, реклама и еще один, который людям его профессии не следовало недооценивать, – наука. Он решил, что для победы требуется сочетание этих четырех сил, и с этой целью создал тайный Комитет четырех.

Председателем был он сам. Следующим по власти и достоинству был сэр Бульбас Фрутигер, чей лозунг гласил: «Дай публике то, чего она хочет». Этому лозунгу была подчинена вся его обширная газетная империя. Третьим номером в комитете был сэр Публиус Харпер, заправлявший миром рекламы. Все, кто в вынужденной и обманчиво временной праздности ездил вверх-вниз по эскалаторам, воображали, что люди, чью рекламу они читают от нечего делать, соперничают друг с другом, но это было заблуждением: вся реклама управлялась из центра, где восседал сэр Публиус Харпер. Если он хотел прославить ту или иную зубную пасту, она вязла у всех на ушах; если хотел погубить ее неизвестностью, то так и происходило, при всех ее достоинствах. Он решал, вознести или уничтожить тех неразумных, кто брался производить товары потребления, вместо того чтобы спросить, стоит ли этим заняться. Сэр Публиус относился к сэру Бульбасу с добродушным пренебрежением и считал его лозунг слишком скромным. Его собственный лозунг гласил: «Заставь публику хотеть того, что ты ей даешь». В этом деле он был удивительно успешен. Отвратительные вина сбывались в неимоверных количествах, поскольку люди, которых он убеждал, что они восхитительны, не осмеливались усомниться в его словах. Морские курорты с гадкими отелями, неопрятными пансионами и почти всегда, кроме периода высоких приливов, грязным морем завоевали усилиями сэра Публиуса репутацию мест, где хорошо дышится, где захватывающе штормит и дуют оздоровительные атлантические ветра. Политические партии на всеобщих выборах использовали изобретения его сотрудников, доступные всем (кроме коммунистов), кто способен платить объявленную цену. Ни один разбирающийся в жизни здравомыслящий человек не вздумал бы запустить кампанию без поддержки сэра Публиуса.

Сэр Бульбас и сэр Публиус, часто появлявшиеся на людях вместе, внешне были очень разными. Оба были bons viveurs[2], но, в отличие от сэра Бульбаса, соответствовавшего этому определению веселого толстяка, сэр Публиус был худ и с виду аскетичен. Любой, не знавший, кто он такой, принял бы его за мистика, тонущего в видениях. Его портрет ни за что не украсил бы рекламу еды или напитка. Тем не менее, когда они вместе садились за стол – а такое случалось часто, – чтобы за трапезой спланировать новый захват или перемену политики, согласие достигалось быстро. Они понимали ход мыслей и амбиции друг друга, сознавали необходимость взаимопомощи для успеха. Сэр Публиус напоминал сэру Бульбасу, насколько тот обязан ему за залепившие все заборы плакаты с физиономией идиота, не читающего «Дейли лайтнинг», на которые презрительно косятся толпы хорошо одетых мужчин и красивых женщин, не выпускающих эту великую газету из рук. На это сэр Бульбас отвечал: «Да, но где бы вы были, если бы не моя борьба за владение канадскими лесами? Куда бы вы девались без бумаги и где бы ее раздобыли, если бы не моя гениальная политика в этом заморском доминионе?» Этим дружеским спорам они предавались до десерта, но потом серьезнели, и их творческое сотрудничество приносило богатые плоды.

Пендрейк Маркл, четвертый член тайного синдиката, отличался от первых трех. Сэр Бульбас и сэр Публиус сомневались, стоит ли его принимать, но их убедил сэр Теофиол. Их сомнения были небезосновательны. Во-первых, в отличие от них троих, он не был посвящен в рыцарское достоинство. Существовали и более важные возражения. Никто не отрицал его ума, но авторитетные люди сомневались в его надежности. Его имя нельзя было использовать в проспекте, призванном соблазнить провинциальных инвесторов. И все же сэр Теофил настоял на том, чтобы оказать ему доверие из-за его исключительной плодовитости по части необычных изобретений, а также потому, что, в отличие от других ученых, он не был отягощен излишней совестливостью.

У него имелся зуб на все человечество, понятный тем, кто знал историю его жизни. Его отец, нонконформистский священник образцовой набожности, объяснил маленькому сыну правоту пророка Елисея, проклявшего детей, которых вследствие этого проклятия разодрали медведицы. Отец был во всех смыслах реликтом минувшей эпохи. Во всех его домашних разговорах на первом месте стояли соблюдение субботы и вера в богосозданность каждого слова Ветхого и Нового Заветов. Однажды в недобрый момент умный не по годам сынок спросил отца, можно ли быть хорошим христианином, не веря, что заяц жует жвачку. За это он удостоился такой немилосердной трепки, что неделю не мог сидеть. Но даже это тщательное воспитание не заставило его исполнить отцовское желание и стать, по его примеру, нонконформистским священником. Он заслужил стипендию и с отличием окончил университет. Первый же его научный результат был украден профессором, получившим за это медаль Королевского научного общества. Когда он попытался пожаловаться, ему никто не поверил, хуже того, его сочли злобным клеветником. Этот неудачный опыт и подозрения, которые он навлек на себя своим протестом, сделали его циником и мизантропом. Теперь он старался не допускать кражи своих изобретений и открытий. Ходили неприятные, но неподтвержденные слухи о его махинациях с патентами. На чем они основывались, так и осталось непонятно. Тем не менее у него образовалось достаточно денег на создание собственной лаборатории, куда не было хода соперникам. Постепенно, нехотя его результаты начинали признавать. Наконец правительство предложило ему применить свои таланты на ниве совершенствования бактериологического оружия. Он отказался, выдвинув странное, по всеобщему мнению, суждение, что совершенно не разбирается в бактериологии. Существовало, правда, подозрение, что действительной причиной была его ненависть ко всем силам организованного общества, от премьер-министра до простого патрульного полицейского.

Весь научный мир терпеть его не мог, но мало кто осмеливался на него нападать из-за его бессовестной манеры спорить, превращая противника в дурака. Единственным на свете объектом его любви была его лаборатория. На беду, приобретение оборудования ввело его в серьезные расходы, и над ним уже нависла угроза лишиться лаборатории за долги. Тогда к нему и обратился сэр Теофил, предложив спасение от разорения в обмен на помощь в качестве четвертого члена тайного синдиката.

На первом заседании синдиката сэр Теофил изложил свой замысел и попросил остальных высказаться о том, как его можно осуществить. Возможно, сказал он, вчетвером они добьются полного господства над миром – нет, не только над отдельными его частями, не только над Западной Европой или над Западной Европой и Америкой, но и над миром по ту сторону железного занавеса. Если они правильно употребят свое мастерство и возможности, перед ними ничто не устоит.