Палач. Книга 2 - Александр Ачлей

Затем были полностью разрушенная энергетика, гордость советской системы, и удушенные в зародыше нанотехнологии. Но главное, что ставилось ему в особую заслугу, — это уничтожение в России среднего класса. Вернее, недопущение его появления. Этого англосаксы больше всего боялись, поскольку точно знали, что именно средний класс, бюргерство, привязанное к своей земле крестьянство — залог развития страны. Они считали: эти варвары, русские, взяли слишком много всего — земли, ископаемых, ресурсов. И с ними надо поступить так, как с индейцами в Северной Америке, — загнать в резервации. А тех, кто этому противится, уничтожить. Вот их и уничтожили. На словах ратующий за либерализм и демократию Чабисов все свои усилия направил на олигархизацию российской социальной системы, на уничтожение самих зачатков свободной рыночной экономики.

Он многого добился. Он выполнил все стоящие перед ним задачи. Он блестяще подготовил распад самого большого государства в мире. Его труды были достойно вознаграждены. Он стал одним из них, одним из невидимых правителей мира. Он живет в столь любимой им Средней Англии (жаль, что мама этого не видит). Он могущественен и богат и может себе позволить с улыбкой вспоминать заштопанные детские колготы и грубые сандалии с вырезанными для выросших пальцев носками. Одним словом, можно уже расслабиться и получать на старости лет удовольствие. Хотя какая там старость? Ведь ему нет и шестидесяти!

Но все же что-то его мучило. Нет, не угрызения совести за то, что разрушил когда-то великую страну, сбросил в яму нищенского существования и нужды десятки миллионов соотечественников, украл миллиарды у честных тружеников, служащих, рабочих и колхозников. С его семьей обошлись не лучше. Так что так им всем и надо.

Нет! Чабисова мучил страх! Страх за свою блестящую жизнь.

А бояться было чего! Его ненавидели. Да еще как! Это про Ельцина и Горбачева забыли достаточно быстро. А вот его у народа забыть не получалось! Его именем называли собак, ему приписывали все самое дурное и злое, что могло произойти, его ненавидели так, как в свое время ненавидели Гитлера. Причем многие находили даже внешнее сходство между ним и фюрером. Его проклинали и всячески хулили. А самое главное — ему желали смерти. Причем не только на словах.

Несколько прорусских организаций вынесли ему смертный приговор и активно охотились за ним. Он сначала не придавал этому значения. Трусом никогда не был. Но после того, как машина, в которой он должен был ехать на одну из встреч, взлетела на воздух, подорванная его же шофером, тщательно отобранным его же службой безопасности, он не на шутку перепугался. Именно после того случая он стал рано просыпаться, перестал доверять своему окружению, стал подозревать всех в желании его убить. Визит к маститому психологу успокоения не принес. У него на фоне глубочайшей депрессии развивалась элементарная паранойя. И с этим он ничего не мог поделать.

Вот и сегодня, встав до рассвета, он перебирал в голове различные комбинации выхода из лабиринта опасностей, которые сам же придумал. И чем больше он находил решений, тем больше возникало препятствий к их осуществлению. От этих бесконечных головоломок взрывался мозг, болела спина, дрожали руки. Но справиться со всем этим он был не в состоянии. Гасить болезнь с помощью спиртного он не мог, так как с юношеских лет питал к нему отвращение. Наркотиков боялся — они вели к потере контроля. А этого он страшился еще больше. Единственное, что оставалось, — это радости плоти, что вполне благосклонно и с пониманием воспринималось его новыми соратниками. Но набор услуг, предлагаемый ему в Англии, с ее, с одной стороны, пуританской, а с другой, ханжеской этикой, не удовлетворял Чабисова. Он, как и все нормальные люди, хотел любви, нежности и ласки. В какой-то степени понимания. А у местных гейш найти это было делом абсолютно немыслимым, несмотря на то что привозили их из различных стран, в том числе и из бывшей родины. И потому он все чаще вспоминал одну случайную встречу, которая произошла недавно в одном из элитных районов Лондона, где он познакомился с очень интересной итальянкой, не вызвавшей никаких вопросов со стороны его бдительных охранников. Он провел с ней удивительную ночь, после чего впервые уснул как младенец. Он уже давно так спокойно не спал. Проснувшись сильным и бодрым впервые за много месяцев, он сразу же потянулся к ней. Увы, на месте ее не было! Попытки достать ее через подчиненных успеха не имели. В офисе красавицы сказали, что она в длительной командировке в одной из стран Юго-Восточной Азии. Бдительные стражники из службы безопасности с точностью до детали установили маршрут ее передвижения по миру и круг знакомых. Однако ничто не вызвало их подозрений. Просто дама не желала встреч с олигархом, и все! И это его мучило больше всего. Как бы хотелось вновь оказаться рядом с ней, такой понимающей, принимающей, ласковой и нежной. Выспаться, наконец, забыв обо всех навязчивых мыслях!

Зазвонил мобильный телефон. Личный. Только для самых близких людей. Чабисов посмотрел на дисплей. Номер незнакомый. В таких случаях он обычно трубку не брал, номер телефона передавал своим опричникам, которые выясняли, кто и зачем мог звонить. Но на этот раз что-то заставило его нажать на зеленую кнопку приема сигнала.

— Здравствуй! — услышал он в трубке до боли знакомый и столь ожидаемый голос. — Я в Лондоне.

Дин стоял посреди шикарной каюты и не без любопытства смотрел на интересного пожилого ухоженного мужчину, который назвался Франческо Риччарди. Имя это ему ничего не говорило. Но чувствовалось, что за ним что-то стоит. Иначе Бенетти не привез бы его сюда.

— Вы в недоумении, — Риччарди обратился к нему на языке Данте так, как будто точно знал, что Дину он знаком. — Надеюсь, это чувство со временем пройдет. И чтобы ускорить процесс, я предлагаю выпить по бокалу хорошего дербентского коньяка, вкус которого вам, безусловно, знаком. Особенно учитывая тот факт, что на Дербентском коньячном заводе долгое время технологом работал ваш дядя, Данилян Валерий Михайлович.

Если Риччарди хотел его удивить, то ему это вполне удалось. Дин пристально посмотрел на итальянца, затем подошел к массивному письменному столу, за которым, словно за барной стойкой, стоял хозяин кабинета, взял протянутый ему фужер с золотистой жидкостью и после короткого приветственного жеста, обозначающего желание выразить благодарность виночерпию, осушил его в один присест.

— Меня всегда поражала способность русских вот так вот залпом пить крепкие напитки в больших дозах.

— Я не русский, — заметил Дин, располагаясь в удобном кресле напротив Риччарди.

— Знаю, что вы принадлежите к какому-то редкому племени на Северном Кавказе. Но поверьте, для нас, иностранцев, все выходцы постсоветского пространства русские. И это нормально.

Выпитый коньяк подействовал на Дина, и он не стал обижаться на слово «племя». Хозяин же вновь наполнил фужеры, что удивило Дина. Итальянцы не большие любители крепких напитков. Да и пьянеют от них быстро.

— Не переживайте, — угадав его мысли, сказал Риччарди, — мне доставляет удовольствие видеть вас у себя в гостях. Да и алкогольный стаж у меня такой, что я давно уже не боюсь переборщить и впасть в беспамятство.